– Знаешь, мвензи, моя смена подходит к концу, Ты знаешь, мвензи, моя смена подходит к концу, Я виляю попой, я на каблуках, Я несу тарелку в обнаженных руках, И парни себя чувствуют на облаках: «А не заказать ли нам еще по пивцу?» Нет, белый бвана, мы не плечевые, Да, белый бвана, давай чаевые, Да и нет – значит все равно, И еще улыбка, тащись, говно.
– Ты в курсе, что Нейрам был рабом? – напрямик спросил Тумидус. – Он не всегда ходил в качалку. Я застал его в Эскалоне, в помпилианском квартале. Нейрама считали овощем – все, кроме наших. Мы, волки Помпилии, называем таких роботами. Если раба выкачать, выжать до капельки, он превращается в робота. Говоря научным языком, уровень субъективной свободы такого раба достигает в процессе энергетической эксплуатации неотторжимого естественного минимума…
– Состояние робота, – подключился Марк. Похоже, он прогуливал в школе не все уроки, а может, восполнил пробелы в военном училище, – является финальной точкой либертатной деградации. Векторное пространство степеней субъективной свободы свертывается…
Папа ткнул в молодого офицера кукишем:
– Волки? Дятлы вы, а не волки! Тарахтите почем зря! Нейрам был рабом? Кому вы это втираете?! Антиса нельзя взять в рабство. Если ты, братец волк, сунешься к антису со своим клеймом… Знаешь, что будет? Пш-ш-ш!
Руками он показал, что значит «пш-ш-ш»: раз – и сгорел.
– Нейрама не клеймили. – Тумидус понял, что надо запастись терпением. Тот еще подвиг: с терпением у «братца волка» всегда было плохо. – Ему подсунули запись арт-транса с психическим состоянием робота. Трансляция прямо в мозг, с фиксацией этой, как ее? Финальной точки либертатной деградации. Пш-ш-ш – и ты раб со справкой!
– Я не спрашиваю, откуда тебе это известно. – Папа поджал губы. – Я спрошу другое: Нейрам разрешал тебе делиться такими секретами? Это подло, белый бвана. Я – скверный человек, это подтвердит вся местная шпана. Но даже для меня это слишком. Я не хочу тебя слушать.
Тумидус взял его за плечи:
– Ты будешь слушать. Если ты заткнешь уши, я буду писать у тебя на лбу. Если отвернешься, я зайду с другой стороны. Если попробуешь уйти, я велю Марку держать тебя силой. Взлететь ты все равно не сможешь, значит деваться тебе некуда. Подлец я или ангел, я буду спасать тебя до самой последней минуты. Не получится? Тогда я скажу себе, что моя совесть чиста, и выпью на твоих поминках. Моя совесть подлеца, изменника, торговца чужим грязным бельем – она чище спирта, и хватит об этом.
На миг Тумидус обрадовался, что Папа Лусэро – не Нейрам Саманган и даже не похож. Возьми он за плечи Нейрама, и тот, здоровенный как саблезубый тигр, оторвал бы Гаю Октавиану Тумидусу лапки с крылышками, словно назойливому жучку.
– Ты будешь слушать, – повторил он и начал рассказ.
Двадцать лет как ветром сдуло. Курортная Китта обернулась архаической Террафимой; район, где жил буйный антис Папа Лусэро, – помпилианским кварталом Эскалоны. Двор стал гладиаторием, пансионатом семейного типа, где жили рабы, свободные наполовину. Их называли семилибертусами– тех, кто выступал на «арене», в ток-шоу для хозяев выворачивал себя наизнанку, демонстрировал скелеты в шкафу, публично выдавливал моральные прыщи, уверяя, что его жизнь – дерьмо, только дерьмо, и ничего, кроме дерьма. Каждый честный рабовладелец мог видеть: раб не человек, раб – ничтожество, тварь дрожащая. Раб не годится ни на что путное, кроме как заряжать энергией аккумуляторы Великой Помпилии. На нижних этажах гладиатория в отдельных камерах держали роботов; пустые батарейки, способные только драться друг с другом, роботы утратили связь с окружающим миром и нуждались в регулярном уходе семилибертусов. Одним из роботов был Нейрам Саманган, лидер-антис расы Вехден, в чьих мозгах плескалась отрава психологического рабства. Диверсия, спланированная женщиной столь же коварной, сколь и несчастной, увенчалась успехом. Юлия Борготта…
