столом? Их молчание было не обо мне. Они были потрясены тобой.
Я просматриваю ее лицо прищуренными глазами, задаваясь вопросом, действительно ли она в это верит. Может быть, она просто очень хочет. Я окажу ей услугу, помогая понять, что всем на нее наплевать.
— Ты совсем одна, Миа. Никто не заботится о тебе. Чем раньше ты это примешь, тем лучше.
3
Миа
Это просто фото. Это не имеет значения. Эти люди — ничто, и вскоре ты покинешь этот кошмар навсегда.
Я повторяю эту мантру снова и снова, пока иду домой. Я Бьянки, и все в этом городе знают, что пересечение Бьянки опасно для долголетия, за исключением того, что в средней школе не следуют обычным правилам. Старшая школа — это собственная экосистема с разными толпами, аутсайдерами и иерархией. В последнее время от меня пахнет уязвимостью. Я хромая газель в саванне, и хищники окружают меня.
Это просто фото, Мия.
Но это не просто фото. Это свидетельство того, что я делаю что-то, от чего у меня каждый раз сжимается желудок. Мне нужно две рюмки водки, чтобы пройти через эту дверь.
Я сжимаю лямку рюкзака, а затем всхлипываю, когда мои ушибленные и покрасневшие костяшки пальцев пылают от боли. Думаю, я причинила себе больше вреда, нанося этот удар, чем тому, кто его получил.
Сзади приближается шумная форсированная машина, но мой желудок крутится сто раз в минуту. Я не узнаю звук, пока не становится слишком поздно, чтобы нырнуть в переулок или в магазин.
Рядом со мной останавливается черный Camaro, двигатель пульсирует, и меня охватывает тревога.
Водитель опускает окна, и из него вырываются глухие басы. Насмешливый голос спрашивает: — Опять одна? Где твои друзья, старшеклассница?
Я не могу сейчас иметь дело с отчимом, кроме всего прочего. Я продолжаю идти и смотреть прямо перед собой.
Двигатель глохнет, дверь машины хлопает, и Лаз ступает на тротуар передо мной. Солнечный свет заливает его широкие плечи, а ветер ерошит его темные волосы. За солнцезащитными очками его брови плотно сведены вместе.
На его лице искреннее беспокойство. — Что случилось?
— Кто сказал, что что-то случилось?
— Твое лицо, Бэмби. Ты выглядишь так, будто кто-то переехал твоего котенка.
Я показываю ему палец и обхожу его. — Не называй меня Бэмби. Я в порядке.
Лаз хватает меня за запястье, и мой средний палец оказывается прямо перед его лицом. — Я тебе не верю. Забирайся в машину.
Я пытаюсь вывернуться из его хватки, но его рука словно сталь. — Отвали, Лаз!
Глаза Лаз вспыхивают. — Садись в машину, или я посажу тебя на колено и отшлепаю прямо здесь, на улице.
Я вздрагиваю, когда пара, выгуливающая поблизости свою собаку, оборачивается, чтобы посмотреть на нас. — Не будь таким грубым.
— Я могу быть еще грубее, если ты не будешь делать то, что я говорю, — угрожающе говорит он. — Как насчет того, чтобы я начал описывать, как ты терлась своей мокрой киской о мои пальцы? Громко.
Мои глаза сужаются. Он не посмеет.
Лаз делает глубокий вдох и открывает рот.
— Хорошо, я иду. Говори тише.
Я рывком открываю пассажирскую дверь и сажусь на переднее сиденье. Я игнорирую его с тех пор, как четыре дня назад он оскорбил меня за ужином. Он ненавидит это в нашем доме, но почему он должен срываться на мне?
Глупый вопрос. Я знаю почему.
Ему весело, и он думает, что я жалкая.
Если бы он только знал настоящую причину, по которой я держу рот на замке. Что я жду своего часа и коплю свои деньги, и как только я окончу среднюю школу, меня не станет. Маме и моим дядям больше никогда не придется смотреть на позор семьи Бьянки.
Салон машины Лаза блестит и совершенен, пахнет кожей и им самим. Когда он садится и запускает двигатель, я смотрю на его большие татуированные руки на руле. Есть что-то завораживающее в том, как он крутит рычаг переключения передач, когда запускает двигатель и крутит руль. Это совершенно обычная вещь, которую он, должно быть, проделывал уже тысячу раз, и все же бурление в моем животе внезапно успокаивается и сменяется ощущением трепетания.
Лаз не особенный. Мужчины просто выглядят привлекательными, когда они за рулем, и любой мужчина за рулем этой машины будет выглядеть сексуально. Коннора, моего бывшего парня, можно было причислить к тройке самых горячих парней в школе, и, чтобы доказать себе это, я представляю его на месте Лаза.
Я морщу нос, когда представляю это.
Лаз смотрит на меня, нажимая на газ, и мы с ревом несемся по улице. — Что это за лицо, Бэмби? Тебе не нравится моя машина?
Я люблю его дурацкую машину. — Ты понимаешь, что Бэмби был мальчиком?
Мы едем в напряженной, неуютной тишине. Я чувствую, как гнев волнами исходит от тела Лаза.
— Ты меня чертовски раздражаешь, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Если кто-то причинил тебе боль, иди и сделай что-нибудь с этим.
Я так сильно вдавливаю пальцы в ладони, что кажется, будто мои ногти вот-вот прорежут плоть. Ему легко говорить, когда он ростом шесть футов четыре дюйма, мускулистый и мужчина. Устрашающий мужчина. Даже если бы у меня был черный пояс по карате, у меня все равно были бы эти дурацкие большие карие глаза. Никто не воспринимает всерьез ваши угрозы, когда вы похожи на испуганное лесное существо.
Я качаю головой и смотрю в окно. — Ты не представляешь, каково быть мной.
— Ты права. Я понятия не имею, каково это быть напуганным куском дерьма.
В ярости я лезу в школьную сумку и сую ему письмо. Он хмуро берет его и одной рукой открывает конверт, прислонившись к рулю. Все еще за рулем, он переводит взгляд с дороги на письмо.
— Родителю или опекуну Мии Бьянки, бла-бла-бла. отстранена за драку ? — Восхищенная улыбка появляется на лице Лаз. — Это больше походит на это. Кого ты расплющила?
Я вырываю письмо обратно. Конечно, он подумал бы, что это смешно. — Не твое дело.
— Ну давай же. Кто тебя разозлил? Скажи мне, и я закончу работу за тебя, если ты еще не поставила им синяк под глазом.
Я представляю, как он вонзает кулак в лицо Калеба, и эта идея захватывает. Но тогда я была бы должна отчиму. — Если у меня возникнут проблемы, я скажу маме, а не тебе.
Лаз разражается смехом. — Почему? Потому что ты думаешь, что ей все равно?
Его слова кажутся мне
