не играют. Они дирижируют палочкой. А палочку я себе вырежу отличную, будь спокоен!
— Что же у нас получается? — спросил Васька.
— Оркестр, — ответил Женька. — Виолончель, контрабас, фагот и… я.
— Мда-а, — протянул Костя. — Хорошенький оркестр, ничего не скажешь!
Женьку тоже, видимо, взяло сомнение, и он стал щурить глаза.
— А чего особенного? — сказал Васька. — Ничего особенного! Сагитируем кого-нибудь. Вот Федя у нас большой специалист агитировать…
И все ребята с надеждой посмотрели на меня.
Серёжкин дед и великий скрипач Паганини
На следующий день в школе, на уроке по русскому, я внимательно оглядывал ребят — с кого начать агитацию?
Наконец мой выбор пал на Серёжку Копаева.
Серёжка сидел в соседнем ряду слева, и мне не трудно было с ним переговорить.
«Вот, думаю, удача: Серёжка — «С», будет играть на скрипке. Чем плохо? Это даже очень кстати — у нас в оркестре нет ни одной скрипки».
Я окликнул Серёжку.
Тот заулыбался и, ещё не понимая, в чём дело, принялся строить рожи. Это он умеет. Иногда мне даже кажется, что лицо у него из мягкой губки или из пенопласта — такая богатая у Серёжки мимика.
— Послушай! — шепчу ему. — Я тебе что-то важное хочу сказать!
А он продолжает улыбаться и строить рожи.
На всякий случай я показал ему кулак, которого он сроду не боялся, и сказал громче:
— Хочешь играть на скрипке?
Выпучив глаза, Серёжка молниеносно ответил:
— Хочешь получить по шее?
— Ты не думай, я не шучу.
— И я не шучу!
Немного позже я узнал, что Серёжкин дед когда-то учился играть на скрипке и решил посвятить в это искусство своего внука. Он по нескольку часов в день занимался с Серёжкой, а на ночь рассказывал ему историю про великого скрипача Паганини.
Серёжка окончательно возненавидел скрипку и наотрез отказался играть на ней.
Но я ничего этого не знал, поэтому ринулся в атаку:
— Чудак, может, ты станешь вторым Паганини!
Серёжка с остервенением принялся обстреливать меня мокрыми бумажными шариками.
— Федя, не вертись! — строго сказала мне учительница.
Я замер, и тут же несколько липких комочков больно ужалило меня в лицо.
После этого я услышал свирепый Серёжкин шёпот:
— И когда это ты, тихоня, успел спеться с моим дедом? Ну, погоди-и-и!
Я пожал плечами: с каким ещё дедом?
Потом прозвенел звонок, и началась перемена.
Едва я очутился в коридоре, как Серёжка набросился на меня:
— Я тебе покажу Паганини! — вопил он.
Женька быстро и толково разъяснил Серёжке, в чём, собственно, дело. Серёжка неожиданно согласился:
— Так сразу бы и сказали. С вами в оркестре я буду играть. Даже интересно. А Паганини запирали в чулане, где крысы бегали. Охота была!
Обрадованные таким лёгким успехом, мы кинулись агитировать других, но никто больше не согласился, если не считать Тани.
На большой перемене я сбегал домой и притащил бабушкину энциклопедию.
Тане досталась труба.
Таня почему-то обиделась, но ничего не успела сказать, потому что опять прозвенел звонок — перемена окончилась.
И тут, на уроке, вовсю заработал телеграф.
Таня что-то написала Женьке.
Зная Танин капризный характер, Женька, не распечатывая, отправил записку обратно. Тогда Таня написала мне:
Передай Жене, что я не согласна.
Я сообщил об этом Женьке, а он написал в ответ:
Передай Тане, что её дело — труба.
Пусть помалкивает!
Но к концу урока Женька всё же уступил. Он снова порылся в энциклопедии и нашёл там на одной-единственной сохранившейся странице на букву «Т» название ещё одного музыкального инструмента — тромбон.
Таня немедленно написала:
Вот это другое дело!
Нужен инструмент на букву «Г»!
Итак, роли в будущем оркестре были распределены. Осталось достать музыкальные инструменты.
И мы с жаром принялись за дело.
Вечером Васька потащил меня к себе домой.
— Помогать будешь, — сказал он.
Васькин отец, склонившись над самодельным верстаком, точил что-то маленьким напильничком.
Мы смотрели на него и молчали. Наконец я дёрнул Ваську за рукав и шепнул:
— Мне домой пора.
— Сейчас! — тоже шёпотом ответил Васька. — Так сразу нельзя!..
И громко обратился ко мне, словно мы только что встретились:
— Гляди, Федя, как здорово получается! Пап, это что — шпингалет?
Васькин отец — железнодорожник. Возможно, поэтому он любит точность и ясность.
— Говори о деле. Да покороче.
— Купи мне виолончель.
— Зачем?
— Буду играть в оркестре. Вот и Федя… Он на фаготе будет играть. Костя на контрабасе, и другие… Купи, а?
Васькин отец засмеялся:
— Виолончель ему… А ты что, умеешь играть на виолончели?
— Как же другие ребята? И я научусь!
Отец долго молчал, рассматривал шпингалет.
Васька лягнул меня ногой.
— Мы купим самоучитель, — сказал я первое, что пришло в голову.
Васькин отец покосился на меня и одобрительно крякнул.
Вообще я уже давно заметил, что произвожу на посторонних родителей благоприятное впечатление. Вот почему ребята всегда и везде таскают меня за собой.
И сейчас мои слова, видимо, хорошо подействовали на Васькиного отца. Он сказал:
— Ладно, куплю. Только без баловства. Уж если будет виолончель — изволь учись… Деньгами сорить не в моём характере.
Васька весь вечер ходил именинником. Мать ласково гладила его по круглой, как глобус, голове и отдала на съедение целую банку клубничного варенья.
— Умница, Васенька, — говорила она. — Только почему, сынок, виолончель? Может быть, лучше аккордеон?
— Нет, — ответил Васька. — В энциклопедии написано, что у виолончели благородный тембр. А про аккордеон там ничего не написано.
В общем, Васька держался твёрдо.
А я заторопился домой.
Только я ступил на лестничную площадку, слышу чей-то вопль:
— Хочу валторну на букву «Г»! Хочу барабан на букву «Г»!.. Хочу тарелку на букву «Г»…
Ошибки быть не могло — вопил Гриша. Он жил на втором этаже, но голос его взлетал чуть ли не до десятого.
На секунду я приостановился. Гришина тётя, покрывая своим басом визг племянника, говорила:
— Мальчику нужен инструмент на букву «Г»? Пожалуйста, хоть на два «Г»…
Голоса сразу
