на север, потом на северо-восток до Такуту[37] далее на юг почти по прямой. Предстояло сделать огромный крюк, но иного пути в те места не было.
Цель оправдывала трудности и средства, так сказал банкир Ротшильд — главный спонсор данной экспедиции. Банкир был далеко, в уютном гнездышке в Париже, а ему — Альваресу Гонсалесу — предстоит провести несколько месяцев в джунглях Амазонки в надежде найти Священное озеро.
«Надо будет пересмотреть условия контракта», — решил командор, выходя на верхнюю палубу.
Обезьяны и каннибалы
От размышлений Альвареса отвлёк Сильвер, его телохранитель.
— Босс, кто это? — толстяк показал на верхушки деревьев, стоящих сплошной стеной вдоль голых глиняных береговых откосов.
— Где? — важно спросил Гонсалес. Его переполняла гордость, что вся команда по всем вопросам, даже самым малозначительным, обращалась непосредственно к нему.
— Вон там, среди зарослей. Ну и рожи! Они словно дьяволы.
Среди буйной зелени торчали головы жутковатых тамаринов[38]. Их черные морды — с раздувшимися ноздрями, лысыми, почти угольными черепами и скрюченными заостренными ушами — напоминали картинки на тему библейских сюжетов про грешников и ад.
На палубу вышел монах Люк.
— Смотрите, святой отец, вы попали в преисподнюю. — Гонсалес подхватил монаха под локоть и развернул лицом к обезьянам.
— Что тут еще? — Люк зевнул и посмотрел, куда показывал босс. — О Боже! — Монах вздрогнул всем телом, перекрестился и потянулся за фляжкой, которая висела у него на поясе.
— Так кто это, босс? — не унимался Сильвер, заодно проверив, лежит ли пистолет в кобуре или он опять забыл его в каюте.
— Saguinus bicolor[39], - к ним подошел профессору Рошель в легкой ситцевой рубашке и парусиновых брюках, сшитых на европейский манер. В пробковом шлеме и позолоченном пенсне он резко выделялся среди пестрой толпы оборванных наемников и почти голых матросов.
— Кто? — не понял Сильвер. Он вообще был не силен в грамоте, а тем более в латыни.
— Обезьяны, их тут полно. Так что привыкайте.
— А я уж, грешным делом, подумал, что вместо Амазонки мы плывем по реке мертвых прямо в ад. — Люк сделал глоток, вытер губы рукавом и хотел завинтить крышку, но передумал. — Не хотел бы я сейчас оказаться в компании этих существ.
— Эти безобидные твари — просто цветочки по сравнению с тем, что нас ждет впереди. — Гонсалес подмигнул профессору, предлагая поддержать игру.
Люк сделал еще глоток. То ли бренди было отвратительным, то ли страх проник в сердце, но лицо монаха перекосилось. Он громко икнул и промямлил, чувствуя, как деревенеет язык:
— И что же, хочу спросить вас, достопочтенные сеньоры, нас ждет?
— Полчища индейцев, отравленные стрелы, гигантские анаконды, безжалостные пираньи, ядовитые пауки, зубастые ягуары, воинственные муравьи, гигантские осы! — закричал профессор, неистово размахивая руками.
Но не Рошель добил бедного туповатого монаха — это сделал Гонсалес, причем всего одним словом с союзом «и».
— И каннибалы[40], - сказал он тихо и как-то даже безразлично, но услышали все, кто находился на верхней палубе. Услышали и вздрогнули. Гонсалес выдержал паузу и добавил: — Причем каждый со своей сковородкой, желающие отведать вкусного монашеского мяса, пропитанного дешевым алкоголем, — при этом командор ткнул монаха пальцем в жирный живот и закатился от смеха.
Все присутствующие от души расхохотались над шуткой, сотрясая вечерний воздух своими голосами. Люк понял, что над ним подтрунивают, перекрестился и быстренько спустился на нижнюю палубу, причитая на ходу: «Спаси и сохрани…»
Не успел монах уйти, как к Гонсалесу подошел Сильвер и тихо спросил:
— А что, босс, они там и правда водятся?
— Кто? — не понял Гонсалес.
— Ну эти, как их… канабалы.
— Да, мой друг. — Гонсалес не стал разубеждать наивного телохранителя и говорить, что всё это было триста лет назад, а теперь этого нет и в помине. Пусть дрожит. Они все должны дрожать, бояться и думать, что только он один сможет их защитить. — Их ещё называют «индиос бравос», что значит «дикие индейцы».
Сильвер о чём-то задумался и перешел к другому борту, возле которого толпились радостные наемники, разглядывая индианок, купающихся в реке. Вид купальщиц не вдохновлял Сильвера: в каждой индианке, в каждом индейце ему теперь мерещился людоед с толстой дубиной в одной руке и огромной сковородой в другой. Золото, за которым они плыли, уже не грело его. Ему хотелось одного — сбежать с этого проклятого парохода.
Старая выдра
Вода лопнула пузырем, и из темноты прибрежного омута показалась волосатая мордочка, покрытая морщинами и жесткими, словно проволока, поседевшими от старости усами. Зверь покрутил головой, озираясь по сторонам, и, медленно перебирая лапками, поплыл к берегу. Это была Чучхела — старая облезлая выдра с откусанным наполовину хвостом.
Выдра выбралась на берег.
Пофыркала, покачала толстой задницей, пытаясь стряхнуть с себя воду, но у нее ничего не получилось. Застарелый ревматизм и остеохондроз не позволили в полной мере исполнить ритуал выхода на сушу. Вода просто стекала по бокам, оставляя темные полосы на её изрядно полинявшей шерсти.
Чучхела подняла мордочку и втянула в себя вечерний воздух. Пахло рыбой, мокрым песком, сырой травой и человеком. Но человек имел странный запах — не такой, как все люди, пахнущие потом и дымом костра. Нет, не человек, скорее человечек, пах джунглями, источая тонкий запах чадры, малинника и барбариса. Так пахнет только тот, кому лес передает свои запахи, словно дружеские рукопожатия.
— Что-то я стала плохо видеть. Это ты, что ли, там, Маракуда? — прищурилась выдра и посмотрела в ту сторону, где сидел человек.
— Привет тебе, добрая Чучхела, — мальчик поднял руку в приветствии.
— А, узнал старуху. А это кто с тобой? — выдра кивнула на лежащего ягуара и предусмотрительно отошла на пару шагов к реке.
— Онка.
— Знавала я его папашу, он мне чуть хвост не откусил.
Онка поднял голову и посмотрел на старую выдру. Упоминание про отца и его великие подвиги, словно бальзам, разлилось по телу ягуара, он заурчал и отвернулся от Чучхелы.
— Ждешь кого или так просто сидишь? — не унималась любопытная выдра.
— Акута обещал приплыть. Договаривались, что перевезет меня на тот берег.
— А там что, медом намазано?
«Вот привязалась», — ягуар думал, что зря отец ей хвост целиком не откусил, меньше бы болтала.
— Решил дойти до лагуны, где живут пираруку[41]. Там, говорят, объявились дельфины[42]. Хочу спросить у них, куда течет великая река.
— Куда, куда… в море.
— А море куда?
— Вот заладил, куда да куда… Много будешь знать — скоро состаришься.
У
