сердце бьется быстрее, когда я вспоминаю, как его тело прижималось к моему, как он смотрел на меня, когда мы двигались так идеально синхронно. Каждый раз, когда мы танцуем вместе, он заставляет меня забыть, почему я его ненавижу, а потом он открывает свой чертов рот.
Я скриплю зубами, вспоминая его ядовитые слова. Он такой кокетливый, и, кажется, даже не понимает, насколько это неуважительно по отношению к Валерии, а может, ему просто все равно. В конце концов, он Ксавьер Кингстон, один из самых привлекательных мужчин на свете, если верить тем ужасным журналам со сплетнями, которые я притворяюсь, что не читаю.
Я сжимаю челюсть, когда его слова, произнесенные шепотом, приходят мне на ум, и внезапно они обретают смысл. Ты выглядишь ослепительно, мой дорогой котенок, но твоя шея сегодня выглядит ужасно голой. Я захлопываю книгу, и мое сердце начинает бешено колотиться, когда я бросаюсь через гардеробную к скрытой панели, которая открывается, когда я нажимаю на фамильный герб Виндзоров, и мои отпечатки пальцев регистрируются. Сердце замирает, когда я захожу в свой потайной сейф и обнаруживаю, что все мои самые дорогие ожерелья пропали, а на витринах представлены совершенно разные дизайны.
Я задыхаюсь, когда делаю шаг ближе и узнаю их: семь чрезвычайно дорогих ожерелий Лорье, которых я никогда раньше не видела. Мой желудок переворачивается, когда я замечаю маленькие записки перед каждым дизайном, и я поднимаю бровь в замешательстве.
— Что за черт? — бормочу я, разглядывая кусочки бумаги, похожие на вырезанную записку о выкупе, все они немного разного размера и все на бумаге цвета сепии. Он что, вырезал их из газеты? Моя рука дрожит, когда я поднимаю первые два листка и изучаю их. Дорогой котенок, — гласят они, и, судя по шрифту и размеру текста, я сильно подозреваю, что он вырезал это из романа.
— Какой варварский, бесчеловечный поступок, — бормочу я, пытаясь собрать кусочки и понять, что же должно быть написано в записке. Я так расстроена тем фактом, что он, похоже, вырезал страницы из книг, как какой-то психопат, что мне требуется мгновение, чтобы понять, что это за послание.
Дорогой Котенок, пожалуйста, знай, что я бы хотел, чтобы мои руки были на твоей коже каждый раз, когда ты надеваешь эти ожерелья.
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами и подношу пальцы к шее, сердце колотится в груди. Он угрожает мне? Неужели он хочет, чтобы я носила эти ожерелья и представляла, как он выкачивает из меня жизнь за то, что я слишком сильно его раздражаю?
— Он сумасшедший, — бормочу я про себя. — Я свела его с ума.
Я не могу понять, что это значит. Если бы он хотел подарить мне украшения, то просто сделал бы это, хотя я не могу представить, чтобы Ксавьер Кингстон когда-либо делал мне подарок. Нет, это не подарок, иначе он бы не украл мои украшения и не оставил эту жуткую записку. Она даже не написана его почерком и не подписана, так что даже если я и заявлю об этом, на него ничего не указывает, кроме того, что это украшения Лорье, которые он, по слухам, недавно заказал. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он не оставляет следов, и даже если бы мне удалось повесить на него эту кражу, он бы просто вышел невредимым. Его брат — мэр, в конце концов.
Я в смятении начинаю составлять список того, что именно он взял, пытаясь понять его мотив, и понимаю, что он украл одну вещь, к которой ему не следовало прикасаться, — реликвию, подаренную мне бабушкой, когда Рейвен вышла замуж за Ареса. Каждой невестке Виндзоров вскоре после свадьбы дарят реликвию Лорье, но моя бабушка отдала мне свою в тот же день, когда Рейвен получила свою. Она справедливо полагала, что у меня не хватит терпения дождаться его, и я бережно хранила его с тех пор, как получила, но Ксавьер Кингстон украл его.
— Проклятье!
Если бы он не забрал именно этот предмет, я бы, скорее всего, не стала обращать внимания на его безумное поведение. В конце концов, стоимость вещей, которые он оставил мне, скорее всего, соответствует или превышает стоимость того, что он взял. Но это? Если моя бабушка когда-нибудь узнает, что я лишилась чего-то столь ценного, она будет очень разочарована во мне. Я должна вернуть его до того, как она узнает о его пропаже.
— Ксавьер Кингстон, — бормочу я себе под нос, хватая ключи от машины и выбегая из дома. Он должен был знать, что это ожерелье что-то значит для меня. Я не знаю, как, но каким-то образом он должен был знать. Это не может быть совпадением, и я просто не понимаю, как он продолжает так меня доставать. Откуда он знает, на какие кнопки нажимать, чтобы вывести меня из себя, и почему, черт возьми, он продолжает преследовать меня, когда я так долго старалась и преуспела в том, чтобы быть лучше?
Какое бы негласное перемирие ни существовало между нами, оно закончилось навсегда. Я не знаю, как ему удалось проникнуть в поместье Виндзоров, не говоря уже о моем доме, но ему следовало бы лучше знать, чем врываться в то, что должно было быть очень надежным хранилищем, и забирать то, что мне подарила бабушка.
Я в ярости паркуюсь перед зданием его офиса, и адреналин бурлит во мне, когда я пробираюсь сзади, к частному входу, о котором, как думает Ксавьер, я не знаю. Однажды я подкупила начальника нашей службы безопасности Сайласа Синклера, чтобы он взломал систему Ксавьер и дал мне коды входа. Ксавьер, как и подобает самоуверенному засранцу, никогда их не меняет.
Я облегченно вздыхаю, когда дверь отпирается, открывая коридор с лифтом в конце, который ведет прямо в кабинет Ксавьера, где он спрятал свое самое надежное хранилище. Я уверена, что именно туда он положил мои драгоценности. Нервы зашкаливают, когда я вхожу в лифт и опускаю голову, понимая, что поспешила без обычной подготовки. Обычно я надеваю парик и толстовку с капюшоном, перчатки и настоящую обувь, а не пушистые домашние тапочки, в которых я выскочила на улицу. Я бы взяла с собой свою обычную сумку для озорства, наполненную инструментами, которые помогут мне и проникнуть в дом, и нанести приличный ущерб, — вместо этого я вооружилась лишь своими знаниями о Ксавьере и кучей мужества, которое внезапно подвело меня при мысли о
