гармонии и равновесия, повелитель гор. Даже символ у него – заснеженная вершина. И хотя прочим все горы кажутся чем-то Ёрдовым, только поклонникам снежнобородого гнома понятно, где место Ёрдово, а где – вовсе нет. Священная гора должна быть не только особенно красивой, но также уютной, укромной и романтичной. А если вы не представляете себе таких гор, значит, вы и не ёрднур.
На небе не было ни облачка. Только далеко впереди, на западе, собрались тучи и бушевала гроза. Казалось, она рвётся в долину, но что-то её не пускает.
– Наррен! Лауф фон хир вег, бефор эз цу шпэт ист! – раздался откуда-то сверху хриплый старческий голос. – Глупцы! Бегите отсюда, пока не поздно!
Голос принадлежал седому гному в меховой шубе и шапке, увенчанной лосиными рогами. Такие шапки обычно носят Ёрдовы отшельники – почитатели бога или даже его любимцы, святые угодники. Из-за этих рогов старый гном в ширь казался больше, чем в высоту.
Лосиная шапка говорил на языке древних людей. Благо Ганс знал его от рождения, а Бернар нахватался неизвестно откуда, так что тоже чуть-чуть понимал. Но остальные не разбирали ни слова. Кому вообще есть дело до того, как говорили древние люди?
– Дедушка, вы чего? – мягко спросил Бернар.
– Ихь заге дир: лауф, бефор эз цу шпэт ист! Дас фляйшгевордене бёзе ин дизем таль лебт. Эз вирд дайне зэлен фершлинген унд дихь нихьт айнмаль эрштикен! – стоял на своём старый гном. – Говорю вам: бегите, пока не поздно! В этой долине живёт воплощённое зло. Оно сожрёт ваши души и даже не поперхнётся!
– Вам нужна помощь?
В ответ старый гном лишь фыркнул. Развернувшись, он скрылся за сугробом. Побежав вдогонку и взобравшись на холм, первопроходцы не увидели ничего – даже следов. Как будто старик ходил по воздуху.
– Это рюбецаль, – со знанием дела сказал Ганс. – Хочется верить, что он на нашей стороне, раз предупредил об опасности.
– Грубый царь? – переспросил Бернар. – Судя по короне, он скорее глупый.
– Рю-бе-цаль! – поправил Ганс. – Это дух гор. Обычно они не грубые и даже не злые, занимаются своими делами. Часто рассказывают, что рюбецали заводят путников в горы и там убивают. Камень на голову скинут или голодом заморят.
– Так вот почему он говорил, чтобы мы не ходили в долину! – Бернар повеселел. – Заманивал, играл на духе противоречия!
Ганс пожал плечами. Остальные промолчали.
Старик, незримый, долго смотрел первопроходцам вслед. Какие они юные! Как жаль, что им придётся сгинуть в этом чёртовом месте. Их души высосут до капли, а пустые тела так и останутся лежать, пока не рассыплются в прах.
От мысли о душах гном невольно сглотнул слюну и облизал губы. Его мутило, голова кружилась. Голод разливался по телу, подчиняя себе каждое движение, каждую мысль. Сколько лет в долину никто не заходил? Сколько лет у него не было пищи? Догнать их, наброситься на них прямо сейчас! Выпить их, смакуя сладкий предсмертный ужас. В конце концов, они сами выбрали свою судьбу. И если их не выпьет он, то выпьет она. Уж она-то не пожалеет.
Сухими морщинистыми руками гном зачерпнул горсть снега и умыл им лицо. Голод отступил, и сознание прояснилось. Всё равно сначала добыча должна замёрзнуть и отчаяться. И нечего жалеть о том, чего ты изменить не в силах.
Чем выше первопроходцы поднимались по долине, тем холоднее становилось вокруг. Мороз будто обгладывал путешественников, не оставляя от них ничего живого.
Бернар вёл отряд, время от времени сверяясь с компасом – дорогим колдовским артефактом. От Вмятины валил пар, Зубило покрылся инеем. Ганс шмыгал носом и весь дрожал. Нисса, уже позабыв недавний спор, ворчала на непредусмотрительность магуса и его безразличие к собственному здоровью.
Ветра не было – воздух застыл как зельц. Снег будто спал на лету. Птицы умолкли.
Из глубины леса, бесшумно скользя по снегу, за отрядом шли по пятам незримые тени – одиннадцать призрачных силуэтов, каждый величиной с матёрого пса. Первопроходцы пока не замечали их. Они лишь чувствовали лёгкое беспокойство где-то на грани сознания. Ещё не пришло время, чтобы это беспокойство переросло в страх, обволакивающий тело, как муху – янтарная смола.
Пискнув, что хочет кое-что проверить, Чкт-Пфчхи соскочил с Бернарова плеча прямо на ближайшую еловую ветвь и быстро взобрался по стволу. Но вместо того чтобы оглядеть местность с макушки дерева, он принялся скакать туда-сюда по сучьям, грызть кору и громко щёлкать.
– Чкт действует неразумно, – заметил Вмятина.
– Кажется, на рассудок белки горный воздух плохо влияет, – шёпотом заметил Бернар. – У вас вот с непривычки голова кружится и силы тают, а некоторые, бывает… тю-тю.
– А кто-нибудь знает, почему вообще эту белку с нами отправили? – так же шёпотом озвучила Нисса вопрос, мучивший её последние дни. – Он из Гильдии первопроходцев, Бернар?
Тот покачал головой:
– Я думал, он как ты, лекарь из Ятрейи. Подожди… Он что, просто так к нам прибился?!
– Ох уж эти белки! – прошипела гнома, с негодованием глядя на Чкта, ошалело бегавшего по веткам. – За ними не уследишь! Что нам с ним делать-то? Не обратно ж отправлять…
– Ну, припасов он немного отнимет, не страшно совсем, – заметил Бернар. – Да и в общении не докучает.
– Но эта его придурь…
– В действительности Чкт-Пфчхи здесь неслучайно, его с нами направил мой Храм Весны, – пояснил наконец Ганс, с интересом слушавший их беседу. – Он недавно прибыл в Магну, мы мало знакомы. Но, насколько мне известно, Чкт-Пфчхи поклонник Мельнанэт. А вернее, её угодник – богиня одарила его.
– А-а-а… – понимающе закивали остальные. – Вот как он осла успокоил! Всё сходится!
И вправду, божьи угодники хоть и встречались редко, но обрастали легендами – любимцы Бессмертных творили чудеса и часто славились чудаковатым нравом. К тому моменту бельчонок как раз успокоился и, тяжело дыша, спрыгнул с ели в снег. Там он нашёл шишку и вернулся к отряду с весьма озабоченным видом:
– Беда, беда…
– Что случилось? – нахмурился Бернар. – Тебе плохо?
– Я поговорил с елью.
– Ты разговариваешь с деревьями?! – изумилась Нисса.
Бельчонок кивнул так, словно это само собой разумелось:
– Она очень давно не встречала весну. Всё растит кору, роняет шишки, а ни весны, ни лета не встречает. Здесь нехороший воздух, он не даёт ей… обновиться. Обновиться нужное число раз и наконец умереть. Ели не положено столько жить, её время давно прошло, понимаете?
– Сколько ели в среднем живут? Лет сорок – пятьдесят, верно? – вспомнила алхимица.
– Ей и всем её подругам здесь гораздо больше, – мрачно
