От века не прерывается, исполненная огня, В небе игра волшебная звездных ночей и дня. Вселенная воплощает тревоги свои в океанах, В скалах крутых — суровость, нежность — в зорях багряных. Сплетенье существований, движущихся повсюду, Каждый в себе ощущает, как волшебство и чудо. Сквозь душу порой проносятся неведомых волн колебания, Каждый в себе вмещает вечное мироздание…[15]
Высший молчал.
Мне должно было стать легче?
Я должен был понять, что и к чему?
Да что «неведомых волн колебания», что «квантовая пена» — это лишь слова, они ничего не объясняют!
— От века не прерывается исполненная огня, в небе игра волшебная… — произнёс я.
Высший молчал.
— Я знаю, кто я такой, — прошептал я. — И кто такой ты.
Будто что-то вздохнуло во мне: огромное, могущественное и одинокое.
— Не бойся, — сказал я. — Теперь мы вместе. Мы справимся. Будет трудно, но справимся. Только… не смей больше никогда меня отключать! Ясно?
«Договорились», — ответил Высший.
Я встал. Глянул на скомканный плащ, увидел информационный канал, тянущийся в глубины космоса — к коллективному разуму Продавцов. Погрозил плащу пальцем.
На том конце запаниковали. Плащ вздрогнул и попытался уползти под кровать. Я дотянулся, набросил его на плечи. Пусть смотрят.
Я переместился на два этажа выше, в свою старую детскую, теперь отданную Наське.
Она сидела на кровати при свете бра и, высунув язык, красила ногти на ногах ярко-алым лаком.
При моём появлении Наська одновременно вытаращила глаза, попыталась спрятать пузырёк с лаком и негодующим шёпотом спросила:
— Тебя стучаться не учили? Между прочим, это моя комната, а я — девочка! Вдруг я была неглиже?
— Я же знал, что нет, — садясь на край кровати, ответил я. — У мамы лак спёрла?
Наська кивнула и с гордостью произнесла:
— «Шанель»! Он засох, я его сама ацетоном развела… Ты сейчас Высший?
— Раз уж появился из ниоткуда… — уклончиво ответил я.
— Высший, — кивнула Наська. С гордостью сказала: — У меня подруга — Высшая, и брат — тоже Высший. Во мне обязательно прорежутся неслыханные таланты, вот увидишь… Ты защитник?
— Ну… более-менее… — опять ушёл я от ответа.
— Колись! — потребовала Наська.
— Не скажу.
— Я сейчас позову ма… бабушку!
— Не позовёшь, тебе за лак попадёт, — усмехнулся я. — Ацетоном всё провоняла, окно открой.
— Кто ты?
Я загадочно улыбнулся, поцеловал её в лоб. Сказал:
— В любом случае ты помогла, спасибо. Ложись спать.
И переместился очень, очень далеко от Медвежьего переулка, Москвы и вообще родной земли.
Собственно говоря, земли здесь никакой не было.
Только вода.
Зато здесь был день и ярко светило солнце.
Я прищурился. По привычке, конечно. Не думаю, что меня сейчас ослепил бы свет ядерного взрыва.
Если бы я был географом, сказал бы, что нахожусь в точке с координатами 48 градусов 52 минуты южной широты и 123 градуса 23 минуты западной долготы.
Будь я романтичным географом, сказал бы, что нахожусь в точке Немо — самом удалённом от людей месте на планете Земля. До ближайшего островка под названием Дюси было две тысячи шестьсот восемьдесят восемь километров, впрочем, даже этот остров являлся необитаемым.
Будь я космонавтом из прежних времён, пролетал бы над этой точкой на высоте четыреста километров и грустно вздыхал, глядя на просторы Тихого океана — в точке Немо люди затапливали космические станции, грузовые корабли и спутники.
