обмене (и обмане, лукавстве: Одиссей хитроумный – герой). Там или пастушество, где еда сама растет (иудеи, арабы), или обмен готовым – там даже целые торговые народы (финикийцы). Лишь монолит долины Нила, Египет, где тоже Целое первее индивида. Кстати, питавшийся и египетской мудростью Платон, у которого наиболее богатое миросозерцание изо всех древних, являет Эллинскую модель мира со склонением именно к материковости. В «Законах», вычисляя должную пропорцию земли и моря для идеального полиса, он замечает, что для нравственности народа лучше располагать его подальше от побережья, которое плодит изнеженных и плутоватых людей. Его привлекают Спарта и Фракия, откуда Орфей и орфические мистерии, где ПЕЩЕРА (в «Государстве», а и городок такой в Болгарии) и ВПАДИНА, с которой он в «Федоне» сравнивает местообитание нас, землян: как лягушки в водоеме, так и люди во впадине, наполненной воздухом. А на «островах блаженных» – высушенный Космос. И болгары-фракийцы, блюдя материковую субстанцию, на побережье Черного моря строили дома спиной к воде, лицом к земле.
Однако учитывать надо, что мое построение – это взгляд из России, где совсем иной Космос: равнина, нерасчлененность, монолит и лапидар. А тут – изрезанность, членораздельность осуществлена Бытием. «Разделяй и (таким образом) властвуй!» – этим принципом Бытие правит здесь своими насеченными членами: атомами-индивидами, городами-государствами, островами-полисами, долинами-«республиками». Все они – не субъекты, но объекты власти чего-то большего, чем они. Целого. То-то Сократ призывал к САМОпознанию: стать субъектами, но в уме, а не в бытии. Не к самообладанию, не к самосделыванию, как северянин-германец-трудяга.
И вот противоречие: эти малые социумы автарктичны, являют собой мир, закон и самоуправство. Но они очевидно марионеточны – среди огромности мира и моря вокруг, неба и Космополиса. Так что врождено им, балканцам, чувство Целого Бытия, принадлежности ему. Отсюда Ананке, покорность судьбе, и лица эллинских статуй излучают не бунт, но смирение. При этом, однако, каждый индивид тут динамичен, подвижен, как животное (оно тут модель, особенно в Элладе, в ее мифологии). СамоДВИЖЕН, но не самоСДЕЛАН, в отличие от германца, который трудом-производством и на одном месте, по модели растения, земледелец и бюргер, цеховой мастер, созидает мир и себя, и его амбиция – прорыв от Судьбы – к Свободе.
Региональность и местный патриотизм характерны для фиванцев и коринфян, шопов и родопчан, боснийцев и хорватов… Хотя то же и у шотландцев, и в графствах Англии, в землях Германии… И Померания так же воевала с Австрией, как Спарта с Афинами. И все же естественная разделенность водой и хребтами сильнее обособляет и чужеродит, нежели легко преодолимые рубежи на равнине. Здесь же изолированность, относительная замкнутость внутри Целого, между Небом и Землей, островно-горной. Каждый мир – регион тут – шар. Вертикали во Космосе соответствует в Психее – гордость. Она – у горцев, черногорцев… А прибрежные – горизонтально ориентированы на связь, изгибчаты, лукавы. Это подметил и в греках, и в болгарах прямолинейный русский Константин Леонтьев. В этом смысле Византия – сдвиг Эллады на север, материковый ее оборот и ипостась, тут балканская суть более проступила, как еще ранее – в Македонии, ее владычестве над Грецией и миром.
Македония – первый синтез Эллинства и Балканства. Тут материк Балкан возобладал над Элладой. Но чем? Монолитом, силой, не умом. А впрочем – Аристотель не случайно откочевал сюда учить Александра. Да и сам он – Стагирит, с севера. В нем важный оборот эллинского Логоса. Аристотель – расчленитель и логик в отличие от умозрителя и диалектика Платона. И недаром он так по душе пришелся германской материковой цивилизации центра и севера Европы – как отец науки и предтеча Канта. Так что Аристотель, как мост между Афинами и Македонией, прообразует некий балканский синтез во Логосе: склонность все расчленять, не опьяняться идеями, как Платон, практицизм, трезвость, умение часть понять из части, выработка теории «ад хок», для каждого случая, а не всеобщей. Допускается регионализм во Логосе. Так и стали все науки работать: каждая свою теорию сочиняет: физика, минералогия, лингвистика.
Итак, РЕГИОНАЛИЗМ – и во Космосе, и в Логосе. Ну и в Психее: что ни община – то свой характер у ее человечка. То-то ученик Аристотеля Феофраст характеры описывал, тогда как великие трагики Афин – судьбы и идеи, перипетии, игру обстоятельств Бытия. Из характеров трагедия не получится, а лишь комедия нравов. И, кстати, вот это хорошо умеют балканские писатели: Нушич, Радичков. Балканский юмор – бытовой, телесный, домашний, региональный тоже: описывает случаи со знакомыми, про родню, свояка; нужно знать контекст, чтобы засмеяться. «Самозадоволяване» (самоудовлетворение, болг.) и тут. Потому в принципе трудно возникнуть здесь универсально понятному мировому автору, ибо какая-то региональная складка на нем, для домашнего употребления. И не провинциализм это, а микрокосмичность. «Провинция» – от того, что где-то центр есть. А тут – самоцентрированность и самопонятность – своим, эзотеричность как бы. Посвященность в данный круг жизни и быта. Балканы – полицентированный Космос. За пределами свое очевидное – непонятное, не смешно. Внутри же все – на высшем уровне. Вот где разница Цивилизации и Культуры очевидна! Балканские – культуры: их много, самородных, оригинальных. Но общечеловечность, как признак и свойство Цивилизации, им трудно достается именно в силу довлеющей оригинальности культуры здесь. Оригинальность = «рожденность», самородность, вблизи Природы (а не Труда, произволства). А в больших цивилизациях налаженное производство идей, понятий, они более унифицированы, в ходе контактов общий язык полируется. Балканские культуры – мало сообщающиеся сосуды. Тут каждый мир свой набор архетипов, символов, идей, язык производит – так же подобно, как в Элладе каждая местность имела свой цикл мифов: Фивы, Лакедемон, Крит, Афины, Фракия, Иония… Это потом стали собирать местные культы в единую мифологию Эллады, но она все равно – искусственное образование, как и всякая цивилизация. Она обобщает, распространяет, но не рождает.
У Диогена Лаэртского – анекдоты о философах, фрагменты. Малая форма, как и малые полисы и общины. Да и Аристотель, обобщивший философскую мысль Эллады, передает, что кто говорил по каждому вопросу – как малые рассказы, слухи о знакомых или предках. Так что фрагменты, оставшиеся нам от культуры Эллады, это не только внешней волей истории остаток, но и присущее изнутри, свой жанр творчества, изделие регионального Логоса. Сращенность мысли с человеком: кто что говорил, как и в какой обстановке – об этом Диоген и всякая легенда и миф. Тезис – как характер. Не без-характерная, отвлеченная, отчужденная мысль, что самодержится своей логикой, но мысль, прорастающая из характера и ситуации и истории малой с данным человеком. Антропоморфность Идеи
