Ямщик, не гони лошадей, Мне некуда больше спешить…
Полукольцо стихло в каком-то скорбном молчании, головы склонились, будто песня придавила их, легла непомерной тяжестью.
Появился Галицын. Именно в эту минуту появился. Ждал, кажется, за дверью и вошел, едва только зазвенела гитара. Замер на пороге и стал слушать…
Да, он был стар, ужасно стар с виду. Невольная растерянность и даже жалость пришла к Ольшеру. Князя нет в самом деле. Есть тень его, жалкая тень. Может быть, не следовало ждать Галицына, сооружать эту крепость из тарелок и бутылок!
Галицын подошел к столу и недоуменно уставился на сервировку – она показалась ему неожиданной и необъяснимой.
– Извините! – сказал он. – Я ошибся, кажется…
– Нет, – торопливо возразил Ольшер. – Это я должен извиниться. Прошу разделить со мной скромный ужин за вашим столом, князь!
Галицын поднял глаза: если человек называет его князем, то знает, с кем говорит.
– Иохим Шефер, если изволите, – назвал свою новую фамилию Галицын. – Иохим Шефер, частный адвокат…
Ольшер усмехнулся понимающе и показал на стул.
– Для федеральной полиции Иохим Шефер, для меня князь Галицын. Прошу, ваша светлость!
Галицын не страдал недугом тщеславия и не оценил поэтому эпитеты в свой адрес как проявление лести. Он давно порвал с прошлым, давно перестал кичиться своим происхождением, и только тоска по утраченному связывала князя с эмигрантской средой. С годами тоска росла, наполняла Галицына, требовала выхода. Вот он и наведывался в «Тройку» или «Дон» и слушал цыганские романсы, говорил по-русски – отводил душу. О России, новой России, не думал. Не мог думать – слишком велика была пропасть, отделявшая его от Родины. Пропасть эту расширял всю жизнь Галицын – своей ненавистью, своей тайной и явной борьбой расширял, и теперь ему страшно было глянуть на дно.
– Кто вы? – спросил князь и всмотрелся в лицо незнакомца. Опровергать услышанное только что не стал, не попытался и объяснять, почему он Иохим Шефер.
– Прежде садитесь, князь! – повторил Ольшер и пододвинул стул. – Мы знакомы… Хорошо знакомы. К тому же я не менял фамилии. Не успел. Да и не потребовалось, честно говоря. Пять лет лагеря по приговору трибунала…
– Пять лет?! – все еще не зная, с кем говорит, произнес сочувственно Галицын. – Целых пять…
– Ну, не все пять, конечно, дело пересмотрели, но поглядеть на мир через колючую проволочку пришлось. Она не была к тому же такой густой и высокой, как в Заксенхаузене…
При упоминании Заксенхаузена Галицын вздрогнул и, кажется, попытался даже подняться со стула, на который только что сел. Но взгляд Ольшера, требовательный и предупреждающий, заставил князя отказаться от своего намерения. Серые искорки за золотыми ободками очков показались Галицыну знакомыми. Однако он все же не узнал капитана, поэтому сказал недоуменно:
– Я не сидел в Заксенхаузене.
– Боже упаси! – воскликнул Ольшер, и получилось это у него удивительно искренне. – Я имел в виду вашу работу в Ораниенбурге, в специальной школе особого назначения.
– Вы – Ольшер! – вспомнил наконец князь. – Гауптштурмфюрер Ольшер из Главного управления СС. Кто бы мог подумать!.. Не жалуюсь на зрение, но вас узнать почти невозможно…
– Будем считать, что это к лучшему… Хотя, честно говоря, меняться в нашем возрасте не так уж приятно… Рюмочку, князь! За встречу!.. – Ольшер пододвинул коньяк к Галицыну. – За приятную встречу!
Они выпили, не морщась и не изображая особенного удовольствия. Просто выпили и этим утвердили сказанное капитаном. Галицын положил в рот ломтик лимона, высосал его, так же не морщась, потом сказал:
– Будем считать, что встреча приятная, хотя и не случайная… Вы ждали меня?
– Да.
– Тогда вопросов больше не будет. Я слушаю…
– Еще коньяку?
– Пожалуй. И что-нибудь на закуску. Лучше не острое. Я уже избегаю резких контрастов…
– Понимаю…
Ольшер позвал официанта и заказал холодное мясо, сардины, сыр, салат…
– Разговор будет долгим, – понял Галицын.
– Во всяком случае, не скучным, – уклончиво ответил Ольшер, когда официант ушел. – Я знаю, вы не любитель пресных блюд и пользуетесь ими лишь в силу некоторых обстоятельств и… возраста. Но забудем о возрасте.
– Я знаю о вас меньше, – заметил князь.
– Что ж, мы только начинаем путь… Итак, первое. Осенью 1943 года на втором километре Берлинер ринга у поворота на Потсдам был убит туркестанец… Курсант из Фриденталя… Ваш курсант. Вы еще обратили внимание на его странное поведение перед отправкой на аэродром…
– Саид Исламбек, – уточнил Галицын.
Ольшер удивленно и даже испуганно поднял брови.
– Вы помните его?
