Часть четвертая
«…Земля наша овдовевшая…»
Наконец настал черед князя Дмитрия Пожарского. Он был зван в боярскую думу, где сам Василий Шуйский сообщил, что, памятуя о его заслугах, жалует князя званием воеводы и назначает командовать полком, отряженным в помощь гарнизону Коломны.
— Воевода коломенский Иван Пушкин просит подкрепления, — объяснил Дмитрий Шуйский, ведавший обороной Москвы. — Прослышал он от перебежчиков, что Лисовский собирается из Владимира повернуть к Коломне, а оттуда — на Рязанскую землю, чтобы перехватить обозы с хлебом, идущие на Москву. Уже сейчас в городе дороговизна, сам знаешь, а коль перекроет поляк дорогу, будет голод. Много войска дать тебе не можем: возьмешь полк из подымных[49] людей, да ты у нас горазд воевать не числом, а уменьем!
В голосе Шуйского Пожарскому послышалась насмешка, поэтому он заметил:
— Так «дымные», чую, в боевом деле впервые?
— Аль заробел? — вроде как обрадовался Шуйский-младший.
Пожарский гордо вскинул голову:
— Я никогда не робею.
— Ишь ты! — то ли восхищаясь, то ли продолжая издеваться, воскликнул Дмитрий.
— Знаем, знаем, что смелый. Да только и Лисовский не робкого десятка.
Пожарский, не желая спорить, лишь спросил деловито:
— А много ли у него войска?
— Про то не ведаем. Но думаем, что пока немного, только ляхи. Но во Владимире и Суздале он может новый отряд из воров собрать. Так что держись, воевода!
В голосе Шуйского вновь послышалась насмешка, но настроение Пожарского не омрачилось, настолько рад был самостоятельному делу.
— Когда выступать? — весело спросил он.
Шуйский удивился, решил, что молокосос радуется из-за тупоумия, и скучно сказал:
— А как соберешься, так и ступай.
…Дымные — вчерашние крестьяне, одетые в тягиляи[50] да шапки, обшитые кусками железа, были вооружены в основном рогатинами, не имея ни сабель, ни тем более пищалей.
— Откуда будете, воины? — спросил он довольно хмуро.
— Из-под Нижнего Новгорода мы, — ответили мужики нестройно.
Старший в отряде, из дворян, одетый в кольчугу, хитро подмигнув своим, заговорил, заметно «окая»:
— Небось не зря говорят про нас: «Нижегородцы — не уродцы: дома каменны, а люди — железны!»
Князь, смягчившись, рассмеялся:
— Ну, коль «железны» — поляков побьем!
— А нам не впервой! — воскликнул все тот же словоохотливый дворянин.
— Вот как?
— Тушинский вор к нам для усмирения войско польское заслал с воеводой Сенькой Вяземским, так наш воевода Андрей Алябьев то войско враз разметал, а Сеньку на городской площади повесил в назидание: пусть попробуют еще сунуться.
— Дельно, дельно! — закивал совсем повеселевший Дмитрий. — Лошади-то у вас есть? Верхом ездить можете?
— Только я один, а остальные больше на санях…
— А огненному бою обучались?
— А луки и стрелы на что? Р-раз — и белке в глаз! А потом — у нас вот что есть. — Парень показал рогатину. — Хоть сохатого, хоть медведя один на один завалю.
Пожарский поставил головой над «дымными» этого говорливого малого, Ждана Болтина, уже раньше бывавшего в ратном деле. Всего пехоты в отряде насчитывалось двести человек да двадцать всадников — служилые люди самого князя из поместья и московского посада.
Коломна встретила недружелюбно, в крепость их не пустили, а подскакавший к воротам воевода Иван Пушкин с презрением окинул взглядом ратников Пожарского:
— Это что? Вся государева помощь?
— Государь сам в осаде, скажи и на этом спасибо! — сверкнул глазами Дмитрий, обидевшись за своих нижегородцев, к которым за время короткого похода успел привязаться.
— Ладно, — смилостивился Пушкин. — Располагай их по избам здесь, в Ямской слободе.
— А что, в крепости места нет?
— Пока не готово. Твоим «ратникам» самим себе придется шалаши ладить. Я чаю, что к топорам у них руки привычнее, чем к саблям.
Хоть воевода, конечно, был недалек от истины, но Пожарский вспылил:
— Коль тебе помощь не нужна, так и скажи, мы и обратно можем пойти. В Москве дел хватит.
