гнетущей реальности и ныряет в сладость нелепой насмешки в разговоре, который впервые за долгие дни и ночи ее не напрягает. – Красота тут ни при чем. Мы вместе – сильнее и непобедимее. Поняла? Не сомневайся.
Гришино возвращение мгновенно откатывает заплутавшую Ильяну к себе самой: она вновь смелая, дерзкая, меткая и неудержимая. Но и Гриша, хоть и прихрамывает, старается от нее не отставать: прибавляет могущества, ширины, угрозы и пронзительности.
* * *
– Пропустить, – говорит она. Нет, приказывает, что несвойственно ей, но перед Ильяной не хочется ударить в грязь лицом. – Быстро.
А потом рычит – так, как делают это никогда не виданные ею огромные злые кавказские овчарки. Любой нормальный пацан в детстве совал собакам в пасть руки и получал за это заслуженно рваную рану, после – от матери или отца ремнем по заду. Поэтому небольшая человеческая часть оцепления испуганно кидается врассыпную, освобождая ненадолго им обеим путь прямо к главному входу в здание.
«Жалкие» – думается ей про трусов с автоматами. Стыдно и совестно от этой мысли, но она искрится правдой – ненормально безоговорочно подчиняться, ненормально следовать по пятам и выполнять каждое указание. Взгляд упирается в спину Ильяны, в ее треплющуюся от ветра куртку. Ненормально, но есть исключения.
Они находят Корсака привязанным своим же галстуком к креслу. Подготовился к встрече, уж явно.
– Как вы прошли сюда? – поражается он, как будто у дверей стояла охрана.
– У тебя нет сторонников. Сдавайся.
– Нет, живым – нет!
«Мэр» не узнаёт своих горожанок. Он зверски голоден, и он безумен – и это его плата за власть, в которую он вцепился. Наверное, давно он не был в такой звериной нужде. Ильяна хочет вытащить его насильно, но Гриша первая делает шаг в кабинет.
– Давай начистоту: ты не станешь мэром свободного Славгорода. Ты воспользовался достижениями той, кто стоит у меня за спиной. И уже неважно, кто будет возглавлять этот город – главное, чтобы не человек и не ты. Я буду оборонять ее любой ценой, потому что она того стоит. Ты – не стоишь. Никто не заметит твоей смерти. Даже сыновья от тебя отвернулись. Поверь мне, лучше и дальше влачить свою жизнь, чем умереть так погано.
Юрий Корсак власти хотел всегда. Когда молодой ходил в стенах института, тоже размышлял, как будет все менять и как будет всем помогать. Он поджимает губы и в отвращении смотрит на свою соперницу.
– Зря? Не-ет! Я – первый гибрид в этом кресле.
– Пусть так, – вступается Ильяна и еле сдерживает нервный хохот. – Повесим тебя на доску почета. Ну, фотографию… мы не звери же, чтобы буквально. В истории останешься.
– Не пойду с теми, кто не признает обадов.
– Мы признаем. Мы вообще свободных взглядов. Все гибриды равны и важны. Ну?
– Ты, девка! – Он указывает на Ильяну своим кривоватым пальцем. Корсак стар, хотя молодится. Он по возрасту ближе к старшему Зильберману или Волкову – грубый, обиженный и тупой. – Какая девка сможет управлять городом?
Гриша озадаченно хмурится. Неужели кто-то может быть настолько упертым в своих убеждениях и способен искать даже самые глупые оправдания, не признавая даже единого шанса на жизнь? Илля же спокойно воспринимает отговорки, ей не впервой.
– Я скажу им, что ты спас Гришу. Все знают, как это важно для меня – из-за нее-то все и началось. Будешь не просто обадом по документам, а героем. – Ее голос становится обольстительно мягким, и даже острые черты лица меняются в полутени закатного неба, бьющего в окно. Она подходит поближе к Корсаку, гладит ладонью по плечу, хотя тот пытается вжаться в кресло. – Моим героем.
Ильяна сильно выросла – от «воспринимайте меня серьезно» до «мне плевать, как вы меня воспринимаете – я действую в рамках своей выгоды».
– Смерть ничего не даст, – подтверждает Гриша. – И насилие тоже, вот мы и пришли с мир…
В тот самый момент Ильяна метко бьет кулаком в выправленный незаконной пластической хирургией нос, сминая хрящ чужой переносицы до перелома с громким хрустом. Корсак теряет сознание, и струйка крови пачкает его белую рубашку.
– Хорошая мы все-таки команда. – Илля поворачивается и подмигивает подруге, ошалевшей от внезапности ее выпада.
– Ты поразительно сумасшедшая мятежница.
– А ты удивительно смелая вертухайка.
Гриша улыбается тоже и даже любуется взбалмошностью своей героини на фоне багровых туч и низко сидящего, прилегшего на остаток степи, солнца, а после досадно вздыхает.
– Теперь мне тащить его? – почти хнычет. Кости-то ей никто на здоровые не заменил. – На себе?..
– Я не могу, – Ильяна козыряет разбитыми костяшками и шипит от боли, – у меня лапки.
– А у меня нога прострелена, – возражает Гриша, хоть раньше бы и не капризничала. – Вместе тогда понесем?
Ильяна радостно улыбается.
– Вместе!
* * *
Лавр не может взять с собой все нажитое. Он психует, пытаясь укрыть любимцев полиэтиленовыми мешочками и потом упихнуть их в какую-нибудь коробку. В тот же момент Вэл говорит ему, что коробки взять не получится – по сумке на нос, остальное вояки выкинут из перевозных душегубок, и не спросят даже. Неясно, ради чего они оба порознь столько лет гнались за обеспеченностью и вседозволенностью, ведь ничего стоящего найти в своих в пожитках не получается – под руку попадается либо неважное, либо ненужное.
Все, что под рукой – физическое, материальное, но для души совершенно безликое, может, за исключением одного семейного фото с дочерью и этих бесконечных несуразных цветов, коих только в горшках сорок восемь штук.
– Зачем ты вообще пришел?
– Ильяна не простит, если я тебя оставлю.
– А тебя-то Ильяна простит?
Он в очередной раз отбрасывает от себя телефон, сдаваясь в попытках дозвониться до Илли. Лавр злится на нее: если бы не ее детская непосредственность, если бы не ее дурные замашки. «Если бы ты, – теперь он переключается на Вэла, – если бы ты не разбаловал ее деньгами, если бы… если бы!» Он захлебывается наконец в злобе и разбивает какую-то любимую коллекционную фигурку лодки, ценную для Вэла, в прошлом рыбака, потому что он может взять с собой свои драгоценности – а Лавр нет. И Вэл не винит – это его паранойя, она сбылась, и это выбивает почву из-под ног. Лавр погибнет, если оставить его здесь.
– Лавр, нам точно нужно уезжать. – Вэл трогает его плечо, чтобы вернуть внимание обратно к сборам, но тот отталкивает. Рука мелькает замахом над тщательно скрытыми шрамами, он съеживается. – Людей из города эвакуируют, это хорошая возможность. Не всех, только приезжих, но я договорился. Вместо недвижимости тут