меня застряла другая песня, не «Последний раз, когда я видел Париж», а «Пусть тебе приснится сон обо мне»[56], оркестр играл ее, когда мы танцевали в Мейдсенде. Я совсем не против, от «Последнего раза…» меня уже тошнит. Уверена, если услышу эту мелодию где-нибудь в общественном месте, мигом завою.
Итак, у нас с Баллиолом состоялся еще один разговор, который был посвящен деталям: приходилось вспоминать имена и числа (порой я даже не догадывалась, что они мне известны), кодовые клички каждого подпольщика из Сопротивления, с которым меня познакомили (мой собеседник сверялся с записями в обтянутом телячьей кожей блокнотике), а также местонахождение каждого из известных мне схронов с оружием и оборудованием, всяких других тайников. В какой-то момент я скрючилась, уперев локти в колени, и до боли дергала себя за кудряшки, пытаясь вспомнить точные координаты сарая Тибо и гаража дамы-садовницы. Потом вдруг осознала, что уже минут двадцать рву на себе волосы, и внезапно разозлилась. Рывком подняла голову и злобно выпалила:
– Зачем? Зачем вам понадобилось выяснять, смогу ли я вспомнить эти координаты? Их же можно просто выдумать, как Джули выдумала каналы связи! Дайте карту, я все на ней покажу, ни к чему заставлять меня ломать голову! Чего вы на самом деле хотите, проклятый хитроумный паршивец?
Разведчик помолчал с минуту и наконец признался:
– Мне поручили устроить вам проверку. Задать жару и посмотреть, как вы себя поведете. Если честно, я не знаю, что с вами делать. Министерство авиации хочет отозвать вашу лицензию, а Управление спецопераций – представить к медали Георга[57]. Они рассчитывают, что вы продолжите на них работать.
ДА НИ В ЖИЗНЬ!
Но… но. Успешно выполненная миссия неофициального агента УСО перевесит несанкционированный полет во Францию. Я не получу медаль – козе понятно, что я ее не хочу, да и не заслуживаю, – но у меня не отберут лицензию пилота. То есть можно сказать, что я ее уже лишилась, но ее возобновят. И я даже не потеряю работу. Похоже, у меня наконец-то появится приличный повод порыдать, и это будут слезы облегчения. Мне снова разрешат летать. Сперва придется предстать перед Комиссией по авиационным происшествиям, но это будет касаться исключительно самого происшествия, как если бы я была членом Лунной эскадрильи и разбила самолет. Больше меня ни в чем не обвинят.
А во время наступления Вспомогательная служба воздушного транспорта будет перегонять самолеты во Францию. Ждать осталось недолго, до весны. Я вернусь туда. Знаю, что вернусь.
Я совершенно вымотана. Вздремнула пару часов после посадки, но, не считая этого, не спала с воскресной ночи, а сейчас вечер вторника. Вот только еще одно перед сном…
Баллиол дал мне расшифрованную копию сообщения, которое сейчас пришло от радиста ячейки «Дамаск».
РАПОРТ О МАССИРОВАННОЙ БОМБАРДИРОВКЕ СОЮЗНИКАМИ ГОРОДА ОРМЭ
ОПЕРАЦИЯ НОЧЬЮ С СБ 11 ДЕК НА ВС 12 ДЕК ПРОШЛА УСПЕШНО
УНИЧТОЖЕН РАЙОННЫЙ КДБ / ГЕСТАПО
ОБ АРЕСТАХ ДАННЫХ НЕТ ВСЕ ХОРОШО
ПЖЛСТ ПЕРЕДАЙТЕ КИТТИХОК ОТЕЦ ИЗОЛЬДЫ
НАЙДЕН УБИТЫМ ВЫСТРЕЛОМ В ГОЛОВУ
ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО САМОУБИЙСТВО
– Кто такой отец Изольды? – спросил Баллиол, вручив мне листок.
– Офицер гестапо, который… который допрашивал Верити. И вынес ей приговор.
– Самоубийство, – тихо пробормотал Баллиол. – Еще один несчастный.
– Еще одна несчастная девочка, – поправила я его.
* * *
Снова эта рябь на водной глади пруда – ее не ограничить одним участком. Многочисленные жизни, которые так ненадолго соприкоснулись с моей. Я даже не знаю настоящих имен большинства из этих людей, например двоюродной бабушки Джули и водителя «розали». А о некоторых мне, наоборот, не известно ничего, кроме имен, среди них Бенджамин Зильберберг, еврейский доктор, и Эстер Леви, флейтистка, на нотах которой писала свои показания Джули. Еще кое-кого я встретила мельком, они понравились мне и навсегда исчезли с моего горизонта, как летавший на «спитфайре» сын викария, Анна Энгель и стрелок с Ямайки.
А есть еще Изольда фон Линден, ученица пансиона в Швейцарии, которая пока не знает, что ее отец застрелился. «Изольда все еще в царстве солнца, в мерцающем свете дня. Изольда…»
Я храню спичечный коробок, который ее отец подарил Амели.
* * *
Приняв ванну, я позаимствовала пижаму у прелестной девушки-водителя из корпуса медсестер первой помощи, которая никогда ничего не говорит. Одному богу известно, что она обо мне думает. Меня больше не запирают и не караулят. Завтра кто-нибудь из пилотов отвезет меня обратно в Манчестер. А сегодня – сегодня я проведу еще одну ночь в этой комнате, на кровати, где восемь месяцев назад в моих объятиях рыдала Джули, пока не выплакала все слезы и не уснула.
Я сохраню ее серый шелковый шарфик. Но хочу, чтобы Джейми взял эту тетрадь, и мой блокнот летчика, и показания Джули, и отвез своей леди-матери, Эсме Бофорт-Стюарт, потому что у нее есть право все это знать. Если она захочет, я думаю, это ее право.
Знать все.
До последней детали.
Я снова в Англии. И могу вернуться к работе. У меня нет слов, чтобы выразить, как я потрясена, как благодарна за то, что мне позволили сохранить летчицкую лицензию.
Но часть меня осталась во Франции, в могиле на речном берегу, завернутая в кружевную вуаль под ворохом роз. Часть меня откололась и навеки прекратила существовать. Часть меня так и будет бесконечно набирать высоту и никогда не вернется к нормальному полету.
Леди Бофорт-Стюарт
Крейг-Касл
Касл-Крейг
Абердиншир
26 декабря 1943 г.
Дорогая Мэдди,
Джейми привез мне записи – Ваши и те, что оставила Джули. Я все прочла. Они останутся тут и будут в безопасности: закон о государственной тайне мало что значит в доме, который впитывает тайны, как губка воду. Еще несколько кулинарных и медицинских рецептов затеряются среди другого содержимого двух наших библиотек, никто ничего и не заметит.
Хочу поделиться словами, которые сказал мне Джейми, когда передавал эти записи: «Мэдди поступила правильно».
Я тоже так считаю.
Пожалуйста, дорогая Мэдди, приезжайте повидаться со мной, как только Вас отпустят. Здешняя малышня очень расстроена новостью о Джули, и Ваше общество должно им помочь. Возможно, и Вам поможет их компания. Сейчас эти мальчики – единственное мое утешение, я с ног сбилась, стараясь организовать для них «счастливое Рождество». Родители Росса и Джока погибли во время бомбежек, и, наверное, мне следует оставить ребят себе после окончания войны.
Мне бы хотелось, с Вашего позволения, «оставить себе» и Вас тоже: отвести у себя в сердце уголок для лучшей подруги единственной дочери. Если Вы сейчас нас
