сразу. — Прятаться. Он — внутрь…
И картинку подбросила, в которой что-то такое, огромное, необъятных даже размеров, сокрыто глубоко под землёй. И оттуда, из глубины, наружу пробиваются щупальца. Вот они и ловят зазевавшихся тварей, выедая их изнутри и натягивая шкуры, как дети натягивают тряпичные куклы на руку.
С людьми, впрочем, схема та же.
Меня аж замутило.
— Ещё назад, — я выставил руку.
— Боиш-ш-шься? — уточнила тварь и тоже руки растопырила. — Дай обниму!
Она разумна?
И вообще, где она… так, если под землёй…
И земля, вернее уж пол больницы, поросший мхом, задрожал.
Глубоко.
И наверх выбраться не способна, но…
— Там! — нервный выкрик заставил меня обернуться. Так. Ещё один покойник поднялся. Этот даже не пытался притворяться человеком. Двигался рывками, нелепо выкидывая то одну ногу, то вторую. Этакая уродливая пляска.
И ещё тень.
И… тварь спешила собрать всех мертвецов, до которых только могла дотянуться. А сама…
Судя по дрожи, и сама она приближалась.
— Это Подземник, — Михаил Иванович, похоже, был осведомлён лучше меня. — Редкая погань. Тело скрыто глубоко под землёй, а потому добраться до него невозможно.
— Тьма, убери…
До него не доберемся, а вот он, судя по дрожи, до нас так даже очень.
Тьма, преобразившись в нечто длинное вараноподобное, бросилась под ноги Яшке, и кто-то там, за спиной, матюкнулся.
— Стоять! Это… свои…
Яшка рухнул, нелепо взмахнув руками, и Тьма плащом укрыла тело. Чувствую, потом придётся много чего объяснять, но…
Потом.
Когда выберемся.
Призрак сшиб второго покойника, а дрожь под ногами усилилась.
— Подземник редко поднимается, но… — Михаил Иванович перекрестил очередную кривоногую фигуру, и та полыхнула белым светом.
Но если поднимется, нам конец…
— … его ловчие щупальца могут простираться на версту…
Это вот не радует.
— И количество их велико…
— Как с нею бороться?
Потому что лекцию о повадках я бы после послушал, полезно для общего развития, а сейчас мне куда интереснее понять, как эту погань прибить.
— С подземником не борются. Его обходят.
Обойти тут нечего. Тварь устроилась как раз там, где один мир втекал — или вытекал? — из узкого больничного коридора другого. И пройти мимо не получится. Во всяком случае, я не знал другой дороги.
— Тьма?
— Глубоко. Не добраться. Я лезть. Он чуять. Скинуть.
То есть, тварь, почуяв атаку Тьмы, просто скинет щупальце?
Значит, надо как-то…
Тьма с хлопаньем поднялась над телом, чтобы нежно укутать собой новое. Только дело не в мертвецах. Впереди пол треснул, выпуская толстую змею, перевитую кольцами.
И ещё одну.
Левее… правее… пол шатался и ломался.
И…
Дыра, пробившаяся в центре ширилась. Я слышал, как трещит то ли земля, то ли здание. Я видел, как в воронку осыпаются камни и трава, сперва мелкие и медленно, а потом быстрее и быстрее. И как там, ниже, шевелится что-то огромное, готовое явить себя людям.
Змеёю развернулось одно щупальце.
Другое.
И дюжина. Но эти, коротковатые, какие-то обрубленные, лишь шевелились, не делая попыток добраться, но лишь цепляясь за края дыры, расширяя её.
— Алексей Михайлович! — рявкнул я, пятясь вслед за людьми. — Вы там… не хотите подсобить? Алексей…
Потому что я не справлюсь.
Мы не справимся. Щупалец становилось больше. Одни, корнями расползались вокруг дыры. Даже не корни — якоря, которые тянули наверх огромное тело Подземника. Другие дергалист, обнимались друг с другом, пытались поймать Тьму. Призрак же, заверещав, взобрался по стене и завис где-то там, под потолком, оттуда глядя на это шевелящееся кубло.
— … Михайлович, — я осёкся, потому что… ну вот знал же, что не обойдётся без сюрпризов.
Знал.
А всё равно охренел.
Ибо крылья — это одно, а когда человек сам собою поднимается, да так вот, прям хорошо поднимается над землёй. И руки в стороны разводит, а из груди его вырывается волна света, это, скажем так, удивляет.
Причём свет жёсткий.
Радиоактивный такой свет.
И Призрак заорал, а Тьма, пытавшаяся отгрызть кусок чудовища, спешно юркнула в сторону. А потом нырнула в меня, как и Призрак. Я же не успел. Свет прошёл насквозь.
И было больно.
Опять больно.
Я услышал, как зашипела, плавясь, кожа. И вонь её, горелой, почуял. Кажется, услышал собственный крик, а потом понял, что кричать не могу… и оглох.
От своего ли голоса.
От воя твари.
От…
Всё-таки подвиги — это дерьмо.
Глава 32
Глава 32
Бомбой, брошенной в экипаж, сейчас убит Бакинский губернатор князь Накашидзе. Губернатор убит в центре города на Парапете. Смерть была моментальной. Место катастрофы оцеплено войсками. Многие магазины закрыты. Настроение тревожное. По улицам разъезжают конные патрули. Пока все тихо.
Русское слово [1]
Пахло сдобой.
Сладко. Сытно. Я прямо-таки увидел эти булочки, округлые и пышные, мягкие, с желтоватою корочкой, щедро посыпанною маком.
И чтоб мякоть завивалась, и можно было её раскручивать, отщипывая по кусочку.
И молока бы. Не парного, но просто молока. Следом за пониманием, что ещё немного и сдохну, если молока не дадут, пришло другое — я живой.
Живой, мать вашу.
Несмотря ни на что.
И это тоже удивляло. Меня ж если не совсем испепелило, то так вот… прилично пообожгло. Я ж помню. А тут вроде и ничего.
Не больно.
Ожоги всегда болят, даже мелкие, а я вот… или накачали чем хорошим? Опиумом тем же. Тут его много где используют. Могли и на мне. Если так-то я не против. Лежу вот.
Думаю.
О молоке, булочках и о том, что всё-таки жив.
— Да спит он ещё, — Метелька? Он, зараза. Значит, и он жив. И мне от этого тоже хорошо. Просто замечательно.
Нет, точно накачали.
— Николай Степанович сказал, что опасности нет, но пока не будить, что, как будет готов, сам проснётся…
— Бедненький.
Светлана?
И она живая?
Хотя, чего это я удивляюсь. А я удивляюсь? Сложно. Сознание в каком-то киселе плавает, но глубоко позитивном. Поинтересоваться ли, что за дурь Николай Степанович использовал. Или лучше не надо? С этой жизнью
