Ты лети с дороги, птица, Зверь с дороги уходи! Видишь, к нам Утёсов мчится, Дита мчится впереди! Эх, Утёсов, Разутёсов, Наша гордость и краса. Эх, эстрадная тачанка, Все четыре колеса!
Кто только не приветствовал Лёдю!
Начала Е. А. Фурцева, которая его сердечно поздравила и объявила, что ему присвоено звание „Народного СССР“.
Наконец-то Утёсов дождался! И получил его по праву…
Сегодня это был действительно юбилей и чествование народного артиста!
Дай ему Бог здоровья и насладиться этим званием… Всем нам осталось недолго еще наслаждаться на этой земле… В делегациях проходили заводы, фабрики, театры, писатели, литераторы, художники — бесконечный поток — вереница людей из театров, учебных заведений, МГУ, общественные, концертные… всего не сосчитаешь… Действительно незабываемый праздник улыбок, цветов, добрых слов… и… все же я видела и „кислые“ улыбки недругов… Конечно, завистников у него немало. Но я — порадовалась за него от всего сердца и… погордилась!
Пусть он будет здоров и счастлив! Незабываемый вечер! Он останется у меня на всю жизнь. Я помню, такой был у Собинова, Неждановой, Яблочкиной… и то, пожалуй, с этим — не сравнится…»
* * *
О дружбе Раневской и Утёсова известно не так уж много. Вот еще один рассказ Антонины Ревельс: «Однажды, было это в конце августа 1966 года, Леонид Осипович вспомнил, что забыл поздравить с юбилеем Фаину Георгиевну.
— Ты знаешь, как много общего в наших судьбах? — сказал он мне. — Даже в том, что нас обоих не назначили „Гертрудами“ (Герой Социалистического Труда. — М. Г.). Правда, работу Фаины Георгиевны не раз отмечали премиями, которые сегодня называются Государственными, а тогда Сталинскими. Но не в этом главная наша „общность“. Фаина Георгиевна такая же Раневская, как я Утёсов. Когда она родилась, а случилось это в августе 1886 года, правда не в Одессе, а в Таганроге, ее фамилия была Фельдман.
Ухмыльнувшись, он добавил:
— Думаю, что самый красивый бульвар в Одессе — Приморский — переименовали в бульвар Фельдмана не в честь ее отца Гирша Хаимовича Фельдмана. Но на этом наша общность не заканчивается. Мою маму звали Малка, а ее — Милка (варианты одного и того же имени, означающего на древнееврейском „царица“. — М. Г.). И все же в верхах Фаину Георгиевну жаловали больше, чем меня. День кино был объявлен 27 августа — в день рождения Раневской. Ну, впрочем, мои заслуги в кино не идут в сравнение с тем, что сделала в этом искусстве Фаина Георгиевна. Правда, Раневская со свойственной ей скромностью не раз говорила: „Я понимаю, что не заслужила такого персонального праздника. Но раз ОНИ там так постановили, не могу же я возражать“. И еще есть одна тайна у Фаины Георгиевны, которую выдаю только тебе, Тонечка. Она не моложе меня на год, а старше. Но об этом знают немногие. Думаешь, только в ее дате рождения ошиблись? Во всех энциклопедиях сообщается, что я родился 22 марта, а я точно знаю, что это случилось 21-го. Слава Богу, что хотя бы год обозначили правильно».
Я не впервые спросил Антонину Сергеевну, почему обо всем этом она не рассказала в книге «Рядом с Утёсовым»:
— Я уже объясняла вам, Матвей, что после смерти Леонида Осиповича весь его архив, выполняя его волю, я передала в ЦГАЛИ. Он сам его подготовил. Сдав архив, я, спустя время, стала записывать все, что помню о Леониде Осиповиче — ведь мы жили «параллельно» в течение почти 40 лет. Книгу «Радом с Утёсовым» я сдала в издательство «Искусство» еще в 1992 году. Мне достался замечательный редактор — Людмила Васильевна Гамазова. Я чуть ли не еженедельно приносила ей дополнения. Однажды она остановила меня, сказав, что так мы книгу никогда не закончим. Воспоминания не покидают меня. Вот видите, сколько я вам рассказала из того, что не вошло в книгу. Хотя о Фаине Георгиевне кое-что в книге есть. В частности, письмо Утёсова к ней и ее ответ.
Подумав немного, Антонина Сергеевна добавила:
— Я сейчас вспомнила встречу Утёсова с Раневской на каком-то юбилейном вечере в «старом» ЦДРИ. Надо было видеть, как обрадовались они друг другу. Со свойственной ей экзальтированностью она громко произнесла: «Леонид Осипович, вы не всю еще мою биографию знаете, я ведь могла быть вашей коллегой в буквальном смысле. Помните Леонида Давидовича Лукова, главного нашего кинокомсомольца? Так вот однажды, задолго до войны, этот мэтр, которого Вера Смирнова без малейшего оттенка юмора называла „еврейским Пырьевым“, предложил мне сняться в его фильме. Мало того, спеть в этом фильме какой-то романс. Представляете, мне петь романс! Я пыталась отказаться, но Леонид Давыдович приревновал меня к Игорю Савченко, напомнив, что он специально для меня роль попа переделал в попадью, только бы я там спела песню, чтобы разбудить зрителей в зале». Фаина Георгиевна громко расхохоталась: «Знаете, чего я жду сейчас? Приглашения в Большой театр».
К счастью, Антонина Сергеевна успела «законспектировать» этот разговор. Я же заметил, что, не поместив его в книгу, она этим самым ее обеднила. На что она ответила: «Зато будет полнее ваш рассказ об Утёсове»…
И здесь дополню мой рассказ об Утёсове и Раневской отрывком из статьи Глеба Скороходова о Фаине Георгиевне «Кто бы знал мое одиночество…»: «Сниматься для телевидения она принципиально отказывалась: „У меня его нет“. Хотя иногда приходила смотреть телепередачи к соседке, Лидии Смирновой. Кажется, она единственная в огромном Котельническом замке была рада видеть Раневскую. „Мы с ней снимались в михалковском дерьме „У них есть Родина“, — рассказывала Фаина Георгиевна. — Как мы там дружно страдали по своим возлюбленным — слезы лились в четыре ручья!.. Когда я говорю о „дерьме“, то имею в виду одно: знал ли Сергей Владимирович, что всех людей, которые после этого фильма добились возвращения в Советский Союз, прямым ходом отправляли в лагеря и колонии? Если знал, то 30 сребреников не жгли руки?.. Вы знаете, что ему дали Сталинскую премию за „Дядю Степу“? Михаил Ильич Ромм после этого сказал, что ему стыдно носить лауреатский значок“».
