Джеймс.Я откладываю письмо в сторону. Смотрю прямо перед собой, в пустоту. И тогда, только лишь тогда, до меня доходит.
Мой отец был влюблен в мужчину.
66
Я уже не знаю, как долго сижу на диване, уставившись в потолок. Вспоминаю отца, как он подбрасывал меня в воздух на заднем дворе, как позволял иногда мне есть банановые чипсы на завтрак.
Эти воспоминания всегда были окрашены тенью обстоятельств его смерти. В них всегда была какая-то горькая сладость; я думала, что так рано он ушел от меня из-за собственных ошибок.
И теперь я не знаю, что с ним делать. Я не знаю, как о нем думать. Определяющее обстоятельство сменилось чем-то гораздо более значимым – к лучшему или к худшему.
В какой-то момент, после того как я начинаю снова и снова прокручивать в уме одни и те же образы – реальные воспоминания о живом отце и представления о его последних мгновениях и смерти, – мне становится невмоготу просто сидеть.
Так что я встаю, выхожу в коридор и начинаю искать Эвелин. Нахожу ее на кухне с Грейс.
– Так вот почему я здесь? – Я поднимаю письмо.
– Грейс, ты не могла бы оставить нас на минутку?
Грейс встает со своего стула.
– Конечно.
Она уходит, исчезает в коридоре, и Эвелин смотрит на меня.
– Это не единственная причина, почему я хотела встретиться с тобой. Конечно, я выследила тебя, чтобы передать письмо. А потом искала способ познакомиться, но сделать это так, чтобы не шокировать тебя, не обрушиться как гром среди ясного неба.
– И здесь вам определенно помог «Виван».
– Да, у меня появился предлог. Мне было удобнее иметь дело с человеком, которого прислал крупный журнал, чем звонить тебе по телефону и пытаться объяснить, как я выяснила, кто ты такая.
– И вы решили, что просто заманите меня обещанием бестселлера.
– Нет, – говорит она, качая головой. – Начав знакомиться с тобой, я прочитала большую часть твоих работ. В частности, прочитала твою заметку о праве на смерть.
Я кладу письмо на стол. Может, стоит сесть?
– И что?
– Мне понравилось, как это было написано. Со знанием дела, умно, сбалансированно и с состраданием. В заметке чувствовалась душа. Меня восхитило, как умело ты справилась с эмоционально сложной темой.
Я не хочу позволять ей говорить мне что-нибудь приятное, потому что не хочу благодарить ее за это. Но моя мать привила мне вежливость, которая проявляется, когда я меньше всего этого ожидаю.
– Спасибо.
– Прочитав ту заметку, я решила, что ты прекрасно справишься с моей биографией.
– Вы так решили на основании одного маленького отрывка, который я написала?
– Я так решила, потому что ты талантлива и способна разобраться и понять сложности того, кто я такая и что я сделала. И чем больше я узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, что не ошиблась. Какую бы книгу ты ни написала обо мне, в ней не будет простых ответов. Но я знаю, что ты не уклонишься от правды. Я хотела передать тебе это письмо, и я хотела, чтобы ты написала историю моей жизни, потому что ты самый подходящий для этой работы человек.
– Итак, вы провели меня через все это, чтобы успокоить совесть и убедиться, что получите ту книгу о своей жизни, которую хотите?
Эвелин качает головой, хочет поправить меня, но я еще не закончила.
– Нет, правда, удивительно. У вас на первом месте только собственные интересы. Даже сейчас, вроде бы желая искупить вину, вы в первую очередь думаете о себе.
Эвелин поднимает руку.
– Не веди себя так, словно сама не получаешь от этого никакой выгоды. Ты участвуешь во всем этом совершенно добровольно. Тебе хотелось получить эту историю. И ты воспользовалась – ловко и умно, могу добавить, – тем положением, в которое я тебя поставила.
– Эвелин, ну серьезно. Перестаньте нести чушь.
