ученые на каком-то конгрессе? Очень странно.
Он снова взял фото исписанного листка, которое по порядку проявленных кадров шло первым, и вгляделся в аккуратный старомодный почерк.
19 апреля
Я начинаю вести этот дневник, чтобы убедиться, что я не сошла с ума, не придумала все это. Что монстр действительно существует.
Марк вздрогнул и чуть не выронил фотографию.
– Что там? Что случилось? – тут же вскинулась Алис.
– Сейчас… я тебя придвину сюда, пожалуй. – Он помог ей встать, перетащил кресло к столу, перенес стул, на который она могла положить больную ногу. – Тут, похоже, дневник.
– Чей?
– Почерк женский, старомодный, такой, каким раньше писали хорошо образованные девушки… – Марк усадил ее в кресло возле стола, придвинул пачку фото. – Так что… вариантов немного.
– Твоя бабушка?
– Скорее всего. Черт! Неужели мы что-то узнаем?
– Но кому пришло в голову фотографировать ее… записи? – Алис растерянно перебирала снимки, раскладывая их по порядку.
– Хороший вопрос. – Марк вздохнул и помассировал переносицу. – И думаю, что ответ мы как раз там и найдем. Вот, похоже, следующая страница.
21 апреля
Я снова попыталась убедить К., что Л. ему вредит, но он… меня словно не слышит. Глаза смотрят мимо меня. Лицо застывает, как маска.
К. ревнует и всегда меня ревновал, но тут, пожалуй, стоит начать ревновать уже мне. Это нездорово, неправильно, я это ощущаю, но не могу объяснить. Л. ему не просто друг, он ему заменяет и мать, и отца, и жену, и еще не рожденных детей, отбирает у него все привязанности, всю энергию, всю жизнь. Л. хочет контролировать его мысли, каждое движение души, все время изображая ласкового наставника. Но только К. сходит от этого с ума все больше. Он всегда был неустойчив, сказалась и ранняя разлука с матерью, и трудные детские годы, он всегда искал кого-то, на кого мог бы опереться, ему всегда нужна была поддержка, и Б. давал ее, помогая мне справляться с ним, но теперь… Хотя, наверное, это началось давно, я просто не знала всего. Теперь я вижу картину целиком, и мне страшно. Я не знаю, что делать, иногда я ощущаю какое-то всепоглощающее бессилие. Еще и беременность, трудные последние месяцы, доктор говорит, что будет двойня, и носить сразу двух детей так тяжело. В голове туман. А надо что-то решать, что-то предпринимать… иначе случится беда, я это чувствую.
Алис подняла голову и посмотрела на Марка, который, наклонившись через ее плечо, читал вместе с ней.
– К. – это Ксавье, ее муж, а Л. – видимо, тот самый Антуан Леблан? – спросила она.
– Да, – кивнул Марк. – Похоже, она так сокращает имена. Б. – Берт ван ден Берг.
Алис снова взглянула на текст.
– Хм, уже 31 августа. А потом опять апрель. Но если смотреть по порядку кадров на пленке, то все правильно!
Марк тоже посмотрел на фото.
– Листок! – воскликнули они одновременно.
Да, листок с датой 31 августа на фото выглядел иначе. Алис пролистала снимки – остальные записи были сделаны на белой бумаге, а этот оказался разлинован.
– Хм… выходит, это из другого дневника? Но почему он тоже есть на пленке?
Она зачитала написанное вслух:
31 августа
Я даже не знаю, как об этом написать. Просто сижу и тупо смотрю на белый лист бумаги в дневнике. В душе полное опустошение. Ни мыслей, ни чувств, ни слов. Напишу сухо и коротко: сегодня К. пытался… Нет. Несколько раз пробовала и не могу даже вывести эти слова на бумаге. Все случилось внезапно. У нас снова была ссора, снова ревность. В последнее время он все больше подозревает Б. Хотя у нас вчера собралось столько гостей, мог бы приревновать к кому-то другому, но нет. Почему я говорила с Б. на кухне, почему, когда вернулась в гостиную, как-то по-особенному отводила взгляд… Все это, разумеется, выдумки, и я позволила себе рассмеяться, поскольку это и в самом деле нелепо. И тут он… я сама не поняла, как это случилось, он вскинул руку, обхватил мою шею пальцами и сжал и… наверное, я должна была потом сказать «нет». А если не сказала… все было как в тумане, я сама как будто не понимала, что происходит. В какой-то момент мне стало страшно, словно это не К., а кто-то чужой, и его поцелуи ощущались иначе, и запах, и все остальное, но я почему-то не могла ничего сказать, словно он стал зверем, которому нельзя сопротивляться. И я не понимала, что ощущаю, хорошо это или плохо, но даже если мне и было хорошо, то разве я хотела бы, чтобы это начиналось так? С такой ссоры и вспышки ревности? И понимал ли он сам, что делает? Вот что пугает меня больше всего…
– Ужас. Тут явно следы слез, чернила расплылись в нескольких местах и… – Алис посмотрела на Марка и вздрогнула. Кровь совсем отлила от его лица, кожа казалась мертвенно бледной, а глаза – совершенно черными. Черт! Этой темы явно не стоило касаться. Особенно сейчас, после того, что случилось вчера. Она боялась, что он снова уйдет от нее куда-то туда, провалится в черноту. Еще бы, узнать про деда такое!
Внезапно раздался звонок, и Марк с видимым облегчением схватил телефон.
– Деккер. Да. Что, уже едут? Ну надо же, вот что значит шумиха в прессе. Буду, конечно.
Он набрал чей-то номер.
– Шмитт? Это Деккер. Скоро приедут эксперты, я еду к «Берлоге». Передайте Матье, что можно уже никого не опрашивать, мы установили личность поджигателя. Да! Расскажу, как приеду.
Он положил телефон в карман. Вздохнул, провел ладонями по лицу, встряхнулся.
– Мне надо ехать. Встречать экспертов, ну и вообще…
Алис кивнула, взяла вскрытый конверт и стала убирать в него снимки. И к лучшему.
– Тогда… я сама все дочитаю у Эвы, если ты не против.
– Нет, не против. Я приеду, как только смогу.
Вид у него был совершенно изможденный. Мадам Дюпон правильно заметила – похож на привидение.
– А вообще… – осторожно продолжила Алис, – тебе надо нормально поспать. Поезжай потом домой.
Марк резко выдохнул, и она уже приготовилась к категорическому отказу, но после паузы он неожиданно согласился:
– Да, надо поспать хотя бы час. Голова вообще не соображает. Что-то я хотел еще сделать… точно. Давай, напишешь сейчас быстро заявление об утрате документов. И о звонке твоего… опекуна. Чтобы, если что, получить охранный ордер.
Алис с радостью предпочла бы просто об этом забыть, но… уступка за уступку.
– Хорошо, давай напишу.
