прямоугольную яму глубже и определенней всех прочих.
– Нет, здесь наши собаки порылись.
Бабка с потемневшим одутловатым лицом режет кету. Юколу готовить непросто. Предыдущая партия попала под дождь и сгнила, сейчас на веревках сушится лишь пара десятков рыбин. Собаки уже не лают, некоторые дают потрепать их по густой шерсти. У горизонта факелом горит газ.
Но вот наконец и центральная избушка. Сердце стойбища, с которого должно начаться великое возрождение.
Отворяю скрипучую дверь и вхожу.
Полумрак. Ржавчина. Сильный запах рыбы. На столе в косых лучах солнца поблескивают засохшие икринки. В шкафу – детские книжки-билингвы на русском и нивхском. К облупившейся стене напротив приклеены плакаты из журналов. Гарри Поттер, Бритни Спирс, Нойз МС. Ощупью, как слепой, я ищу дорогу к выходу.
Руслан ушел рыбачить, старушка продолжала резать юколу, а я все стоял и смотрел, как наливались сочной чернотой дома и деревья, а небо слой за слоем заполняли все оттенки красного и золотого. Стойбище Улво тонуло в закате, одном из самых странных и прекрасных, что я когда-либо видел. Близилась ночь.
Часть пятая
Север
Север входит в сердце мгновенно и необратимо, как трехгранный хантыйский нож. Бесконечные холмы и озера тундры, ее скрученные деревца и нерешительно петляющие реки, оленьи стада и скупые на улыбку люди впечатываются в память сразу и навсегда – так, что даже становится больно. Здесь все непомерное, нарисованное размашистыми штрихами – самая крупная российская река Лена, самая крупная российская республика Якутия, которая вдвое больше Западной Европы. Даже северное небо кажется особенно широким – и совсем близким. Особенно поражает воображение многолетняя мерзлота – она не ограничивается приполярными районами и занимает около 60 % территории страны.
Регионы Севера так овеяны фольклором, что в сознании большинства россиян находятся где-то между Тридевятым царством и страной Снежной Королевы. К реальности эти представления не ближе, чем шансонный хит «Поезд на Магадан», воспевающий несуществующую железную дорогу. Впрочем, северяне едва ли лучше представляют особенности жизни «на материке». Да им это и не нужно.
Север вытянут вдоль всей страны, его границы с примыкающими регионами размыты. Парадоксальным образом больше всего северяне схожи с обитателями Юга – в гостеприимстве, отношении к оружию, силе традиционного уклада. Но если на Юге многие обычаи живы потому, что «так заведено предками», на Севере еще целы их корни и видны первопричины. Наблюдая за тяжелой жизнью ненцев, понимаешь, что патриархальный уклад, да и семья как таковая появились потому, что иначе было не выжить. А нынешняя эмансипация и рост количества разводов объясняются тем, что одиночка больше не обречен на скорую гибель.
Север – это последний рубеж. Край земли и одновременно – российский Дикий Запад, где мужчины носят ножи, а обычаи сильнее законов. Здесь тяжело жить, зато легче жить по-настоящему. Здесь нельзя не трудиться – замерзнешь. Отсюда хочется бежать и сюда тянет вернуться. Здесь язычество не носит маски других религий, а предстает в исконном обличии. Могут ли избежать ассимиляции малые народы? Реально ли сохранить способность мыслить не как все и при этом быть современным? Все ответы сокрыты здесь, в необъятных болотистых просторах, где земля, вода и небо сливаются в единое целое.
Мария
Мария лежала на мягком ковре из мхов и пушистых стебельков водяники и смотрела в небо. Белое море было необычайно тихим, подступающий лес молчал, и только яркие цветы иван-чая подрагивали над нами от почти неощутимого ветерка, такого медленного, словно само время здесь уже не текло с прежней неумолимостью. Бесконечный северный день растворялся в вечерней прохладе, и солнце готовилось ненадолго нырнуть за лес, словно ясный зрачок моргающего глаза, – чтобы засиять через миг над островами с обновленной силой. Приподнявшись на локте, я рассматривал свою спутницу – выпуклый лоб под пестрым самодельным тюрбаном, приоткрытые пухлые губы, маленькие, почти детские руки с крепкими пальчиками и широкие округлые бедра взрослой женщины. Она была красива – не как изысканная картина художника-декадента, а как добротная работа деревенского мастера, который сызмальства занимался простым, но любимым делом и творил с улыбкой. Казалось, под ее кожей бурлит избыток жизни – такое чувствуешь только при взгляде на молодую девушку, готовую родить и вскормить здоровых детей.
– Мы, христиане, самые радостные люди, – тихонько сказала она. – Смерть уже побеждена, зачем горевать?
Ее глаза были цвета северного неба – светлые, почти прозрачные. Еще на кораблике, везущем меня на Соловки, я был поражен изобилием таких глаз. Сперва я решил, что это свойственно поморам, но потом оказалось, что светлоглазые ехали на острова отовсюду, даже из Москвы. Хотелось верить, что среди таких людей нет тех, кто шикает на девушек, входящих в церковь с непокрытой головой, и с воплями необъяснимой ненависти прогоняет из храма туристов, посмевших не перекрестить лба. Я готов был поклясться, что другие глаза были у пожухшей дамы, которая во время вечерни обозвала неловко толкнувшую ее девчонку ведьмой. Я понимал, что это глупо, но оттого моя уверенность не слабела.
Семь лет назад Мария приехала сюда как туристка – и с тех пор постоянно возвращалась на острова, водить группы паломников. Ее не пугали ни общажная комната с пятнадцатью кроватями, ни манка с комками, похожими на соловецкие валуны, ни жидкий чай, прозванный ее коллегами «Белые ночи». В первый мой северный вечер я отправился бродить по окрестностям монастыря, промахнулся мимо крупной дороги, долго петлял наугад по лесным тропинкам, упорно выталкивавшим меня к берегу, и несказанно обрадовался, увидев знакомое по экскурсии лицо. Дети с криками бегали по лабиринту, выложенному у моря приезжими эзотериками. Его стенки едва доходили им до щиколоток, и все же они упорно семенили по узким дорожкам, то и дело сталкиваясь, но не переступая каменных границ. Терпко пахли водоросли, одинокая чайка стояла, картинно поджав ногу, на валуне посреди залива, а мы, уютно пристроившись на тесном бревнышке, вытягивали из банки крошечные сочные помидоры и обменивались ничего не значащими фразами, каждая из которых была как пароль, и невидимые часовые, заслышав правильный отзыв, удовлетворенно кивали и пропускали нас чуть дальше, навстречу друг другу. Она провела всю юность в странствиях, а теперь собиралась искать постоянную работу, я безвылазно отсидел в офисах срок, который обычно дают за особо тяжкие преступления, но вырвался на свободу и путешествовал по всей стране. Мы направлялись в противоположные стороны и встретились на полпути, и это было хорошо.
С тех пор почти каждый
