закон этот существует тысячелетия!
— Так это ж аксакалы, уважаемые и почитаемые в своем селении люди, — отмахнулся Красин. — А кто такой Пуданов? Вор в законе!
— Он завязал, — остановил его Добровольский. — Более того — сломал хребет всем бандитским группировкам…
— Каким образом?
— Сдал ментам.
— Подставил?
— Неважно. Важно другое: в городе теперь тихо и спокойно — ни одной разборки, ни одного выстрела. А у вас, в Москве, они гремят каждый день и на каждом углу.
Крыть было нечем. Красин чертыхнулся про себя, допил пиво и сказал:
— Игорь Николаевич, ты плохо знаешь структуру власти. Власть— это деньги! А деньги… В общем, на твоего Пуданова я гроша ломаного не поставлю: не сегодня-завтра конкуренты его пристрелят или взорвут вместе с машиной.
— Возможно. — Добровольский нахмурился и посмотрел в окно. — Но это уже другая песня. Из цикла: «Кому живется весело, вольготно на Руси».
— Соловью-разбойнику, — пошутил Красин, чтобы как-то смягчить накалившуюся атмосферу. — Атеперь ответь: ты у Пуданова действительно наемный работник или имеешь свой процент?
— Имею. Но контрольный пакет акций принадлежит ему, — сказал Добровольский, решив, что врать по пустякам нет никакого смысла. — А почему вас это интересует?
— Хочу сопоставить кой-какие факты, — уклонился от ответа Красин. — Ты с ним поделился своим горем?
— Да.
— И что он тебе посоветовал?
«Игорь, ты — авторитет, ты обязан отомстить за смерть своей матери, — вспомнил Добровольский напутственные слова Пуданова. — Иначе не будет тебе ни сна ни покоя. И уважение людей потеряешь».
— Не помню. Посочувствовал и все.
— Ладно, — кивнул Красин. — Чем думаешь сегодня заняться?
— Хочу навестить своего старого школьного приятеля.
— Дело хорошее. — Красин встал, поблагодарил хозяина за угощение и направился в прихожую. — Только будь осторожен.
— Что вы имеете в виду?
— Сам же сказал: в Москве выстрелы гремят каждый день и на каждом углу.
Яша Колберг возился с двигателем — чистил карбюратор и, увлекшись работой, не заметил, как подошел Красин.
— Молодой человек, ваша тачка в порядке?
Яша вскинул голову, внимательно посмотрел на Красина и, не заметив признаков опьянения, решил, что у начальства от жары поехала крыша.
— Всегда в порядке, — беззлобно проворчал он.
— Яша, сейчас из этого подъезда, — Красин ткнул большим пальцем через плечо, — выйдет наш клиент — светло-серый костюм, замшевые туфли, короткая стрижка. Он, по всей вероятности, будет ловить машину, так что ты можешь предложить ему свои услуги, но не навязчиво, поторгуйся…
— Понял, — прервал его Яша. — Я должен выяснить, где и с кем он встречается, какой марки предпочитает коньяк, кого трахает. Правильно?
— Да. Когда освободишься, позвони мне. Я тебя на работу в цирк устрою. — Красин развернулся и, не оглядываясь, зашагал в сторону метро.
Яша быстренько вогнал карбюратор на место, закрепил, убрал в багажник инструменты и со скучающим видом принялся расхаживать вокруг машины.
Добровольский вышел из подъезда минут через десять, быстренько пересек двор, посмотрел на стремительно летящий поток машин и поднял руку, надеясь поймать левака.
— Вам далеко?
Добровольский обернулся и увидел молодого парня в кожаной куртке. Он вертел на пальце ключи от «жигуленка» и дурашливо улыбался, хлопая длинными девичьими ресницами.
— В центр.
— Центр большой.
— Безбожный переулок.
Парень, продолжая улыбаться, но уже какой-то другой, расчетливой, улыбкой, вскинул голову, глядя на облака, произвел одному ему известный расчет и коротко бросил:
— Двадцать.
— Поехали.
Внешний вид «жигуленка» — неказистый, потрепанный— восторга не вызывал, но салон был отделан и оборудован по первому классу — приемник, магнитофон, радиотелефон.
— И все работает? — изумился Добровольский.
Яша — это был он — снисходительно улыбнулся.
— Вам что, рок-музыку или… что-нибудь из жизни про волков?
«А этот парень не так прост, как я подумал».
— Давай про волков.
Яша порылся в бардачке, нашел нужную кассету, вставил ее в магнитофон, нажал кнопку воспроизведения. И сразу же тишину разорвал хриплый голос безвременно ушедшего барда…
Чтобы жизнь улыбалась волкам — не слыхал, —
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти — красивый широкий оскал
И здоровые крепкие зубы.
Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу —
Псам еще не намылены холки!
Но — на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки.
Добровольский взглянул на часы.
— Вы торопитесь? — спросил Яша.
— Да.
Яша включил передачу и надавил на педаль газа, одновременно вывернув руль. Машина взревела и описала круг на месте, визжа колесами. Добровольский, одобрительно хмыкнув, накинул на себя ремень безопасности. Завершив круг, «жигуленок» на секунду замер, словно зверь перед прыжком, и рванулся на простор улицы. Яша смотрел на дорогу, мгновенно фиксировал малейший промежуток в плотном потоке машин и, втискиваясь в него, в этот промежуток, как бы расталкивал нерасторопных и нерадивых водителей. И те сторонились, шарахались в стороны, интуитивно чувствуя, что за рулем этого обшарпанного «жигуленка» — профессионал, мастер, не привыкший уступать, не умеющий проигрывать.
Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец — и в мозгах перекос, —
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем —
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не Бог — человек:
Улетающим — влет, убегающим — в бег…
«Жигуленок», притормозив, влетел в Безбожный переулок.
— Номер дома? — спросил Яша.
— Девятнадцать.
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре — за нами удача.
Волки мы — хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки и смерть вам собачья!
Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но — на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
Яша сбросил скорость и въехал во двор, в глубине которого красовался старинный, по-видимому, недавно отремонтированный и отреставрированный особняк.
— Приехали, — сказал он, загнав машину на стоянку. Затем выключил магнитофон, посмотрел на часы и, как бы между прочим, сообщил: — Восемнадцать минут тридцать пять секунд. Для Москвы с ее пробками — это, пожалуй, мировой рекорд.
— Тебя как зовут? — спросил Добровольский, отстегнув ремень безопасности.
— Янис Колберг.
— Так ты латыш?
— По отцу. Мать русская.
— А где машину учился водить?
— В Афганистане. Возил командира полковой разведки.
Добровольский достал бумажник, выудил из него купюру в пятьдесят тысяч и положил ее на панель приборной доски.
