бы объединить всё разноплемённое население государства. Старая римская вера была политеичной. У римлян были свои боги, но они обычно не возражали и против принятия новых божеств. Для этого надо было «заключить с новым божеством договор», в котором оно принимало на себя обязательство защищать римский народ. Римляне же организовывали культ нового божества. Так происходила ротация богов. Некоторые старые боги поблекли и были забыты. Их место заняли новые, более популярные и активные. Часто пришельцев приравнивали к уже известным божествам.
Так, в 433 году до н. э. Риму был представлен Аполлон. Император Август гордился особыми отношениями с Аполлоном и построил ему храм на Палатине.
В 204 году до н. э., во время войны с Ганнибалом, римский сенат позвал мать богов Кибелу из Азии. Для размещения нового божества на Палатине был построен храм. Ее культовым образом был необработанный камень, упавший с небес. Кибела пришла со свитой женоподобных жрецов, часто самоистязавшихся, которые носили экзотические одежды и поклонялись ей восточной музыкой, дикими криками и экстатическими танцами. Похоже на Элагабала.
За столетие до Гелиогабала поклонение персидскому богу солнца Митре, Deus Sol Invictus Mithras, жрецы которого носили ярко выраженные восточные костюмы, распространилось по всей Римской империи, включая сам Рим.
Эти божества, а также другие, такие как Исида или Юпитер Долихен, являлись предшественниками Элагабала. Но там были принципиальные различия. Аполлон был не восточным, а греческим богом. Персидские ритуалы Митры ограничивались посвященными людьми и не были публичными. Культ Кибелы строго контролировался римским государством. Горожане поклонялись ей традиционными способами, с жертвоприношениями и играми, за которыми наблюдал старший судья. Экзотические элементы – вся эта инопланетная музыка, прыжки и пение в диковинных костюмах, не говоря уже о кастрации, – были оставлены иностранному духовенству, вступать в которое римлянам было запрещено законом [Harry Sidebottom: The Mad Emperor. Heliogabalus and the Decadence of Rome. Oneworld, London 2022. S. 230].
Так что же было плохого в том, что император ввел своего бога Элагабала в Рим? Да, как раз то, что это был не Элагабал, а то, что сумасшедший юнец-император посчитал Элагабалом. Поэтому выбор оказался негодным. Настоящего Элагабала римляне бы приняли. Как мы увидим, даже сенаторы честно пытались принять нового бога и отстаивали долгие церемонии в его честь. Вряд ли он стал бы сильно популярен, поскольку был национальным богом небольшой части Сирии, но всё могло пройти безболезненно. Да только это был не тот бог.
Культ, привезённый Гелиогабалом, не пытался принять и примирить все религии, растворив их в Олимпийской, поскольку никого и ни с кем не примирял, а только подчинял с перспективой последующего уничтожения. Моральные принципы римской религии были куда выше, нежели у веры Гелиогабала. Его культ был культом отбросов общества и не выражал ничьих интересов, кроме интересов маргиналов. Принятие такой веры не поднимало, а опускало римское общество, что, несомненно, привело бы его к быстрой гибели. А ведь римляне вовсе не были расистами и охотно перенимали разнообразные религиозные новшества. Всего через 100 лет они вполне себе мирно приняли христианство, имевшее корни в ещё большем захолустье, чем Эмеса и в обществе, к которому римляне относились весьма критически. К тому же, христианство напрочь отвергало все старые религии, как поклонение демонам, что серьёзно возмущало их адептов. Но зато христианство объединяло людей на куда более высоких моральных принципах и мораль его была выше римской. Поэтому население империи приняло христианство, как-то примирившись с запретом старых верований, а веру Гелиогабала не приняло, и попытка провалилась. Сыграла в этом роль и сама личность Гелиогабала, никак не подходившая для объединения народа. В качестве императора, он был не лучше, чем в качестве религиозного реформатора.
Тогда, в Никомедии, Меса прекрасно понимала, что Гелиогабал подрывает свой авторитет подобным поведением, а это было очень опасно. Из того, что мы знаем о Месе, можно представить, что она уже тогда должна была понять неуданность выбора Гелиогабала императором, однако пока она ничего не могла с этим поделать. Заменить Гелиогабала пока было некем, а саму её как правительницу империи никто бы не принял. Приходилось рулить из-за спины внука. Оставалось ждать и пытаться как-то смягчить его поведение. Она пыталась уговорить его вести себя как римлянин и император, однако Гелиогабал был безнадёжен. Он был откровенным фанатиком и поступал ровно наоборот. Назло сенату, чтобы позлить и унизить его, да и вообще римлян, он приказал сделать свой огромный портрет во весь рост, в священническом облачении внутри своего храма с идолом Элагабала, которому он совершал жертвоприношение. Эту картину он отправил в Рим с приказом выставить его в самой середине курии, на самом высоком месте, над головой статуи Победы/Виктории, которой, сходясь в сенат, каждый сенатор воскурял ладан и совершал возлияние вином. Он приказал, чтобы все римские должностные лица при совершении каких-либо общественных жертвоприношений прежде других богов, которых они призывают, священнодействуя, называли нового бога Элагабала.
Существовал ли в действительности такой портрет, неизвестно, Дион Кассий не упоминаете нём. Если портрет действительно повесили над Викторией, то сенаторы были поставлены в двусмысленную позицию – совершение подношений богине Виктории выглядело и как подношения Гелиогабалу с его богом, что явно унижало сенаторов-римлян.
Видимо, ошибки руководства, личные обиды, неверие в прочность новой власти и сектантское поведение Гелиогабала, слухи о котором быстро распространялись, сразу вызвали реакцию. Дион указывает, что уже при передвижении по Малой Азии, Гелиогабал встречал открытое неудовольствие народа. Вряд ли оно могло быть вызвано какими-то политическими причинами, до которых простому народу не было дела. Скорее всего, жители Востока сразу поняли искажение веры, практикуемое Гелиогабалом, и выступали против этого. Восстание в Вифинии было ещё раньше. Он тогда отнёсся к проявлениям протеста достаточно спокойно и никого не казнил, видимо, надеясь, что его новую веру примут. Но терпение отнюдь не было главной добродетелью Гелиогабала и скоро закончилось. Обозлили его мятежи в Сирии и Азии зимой 218–219 года. Характерно, что восстали именно те легионы, которые привели Гелиогабала к власти и на поддержку которых он явно рассчитывал.
Никаких подробностей этих мятежей, к сожалению, не известно. Дион Кассий очень смутно пишет об этом, сводя всё к проискам каких-то незначительных людей. Например, касаемо сирийских легионов, по его словам, некий сын центуриона попытался поднять на мятеж легион III Gallica в Рафанее, а какой-то суконщик хотел склонить к мятежу легион IV Scyphica Antoniniana в Зевгме [Дион Кассий. Римская история 80. 7. 3]. Конечно, это явная попытка скрыть и принизить значение восстаний легионов. Сам же Дион чуть ранее
