В 1880 году, произнося речь на открытии первого после победы Гладстона парламента, королева сказала: «В государственных доходах за последнее время сохраняется тенденция к упадку». Еще через три года в такой же ситуации тори Рэндольф Черчилль, известный своей неуправляемостью и буйным нравом, с негодованием заметил: «Никто почему-то не говорит о том, что в стране уже давно происходит депрессия — безнадежный, заметный невооруженным глазом упадок торговли». Слово было у всех на устах, хотя никто, по-видимому, не понимал до конца, что оно означает. Палата лордов потребовала, чтобы специально созданная комиссия «выяснила, что представляет собой эта депрессия в сфере торговли». Четкого ответа так и не нашли, но слово вошло в политический лексикон и с тех пор его не покидало.
Состояние Ирландии, без сомнения, удручающее и опасное. Его особенность заключается не столько в общей неустойчивости положения, сколько в широко распространенном заговоре против собственности. При всем различии обликов это зло вызывает достаточно серьезные опасения. И в этом деле есть одна особенно тягостная черта, а именно то, что предводители неспокойной части народа подстрекают его к нарушению закона, тогда как во времена О’Коннелла можно было не сомневаться: даже в разгар политической агитации они решительно осуждали аграрные преступления и в целом требовали соблюдения закона.
«Ирландский вопрос» и его damnosa hereditas был для Гладстона таким же источником постоянных бед и тревог, как «Восточный вопрос» для Дизраэли. Если в стенах парламента засел Парнелл, а снаружи караулили фении, какого волка следовало отгонять первым? Политики из Лиги гомруля (самоуправления Ирландии) и активисты Ирландской земельной лиги представляли огромную угрозу, масштабы которой Гладстон вряд ли осознавал. В 1879–1880 годах число сельских беспорядков и случаев выселения арендаторов выросло втрое. Первого человека, поплатившегося за притеснение арендаторов, звали капитан Бойкот, и его имя стало нарицательным для того наказания, которому его подвергло общество. «Мне не терпится узнать, как Гладстон собирается выпутаться из этой ирландской неразберихи, — писал Солсбери. — Это очень похоже на революцию. Нам придется снова завоевать Ирландию, если мы хотим удержать ее, но хватит ли для этого сил английским избирательным округам в их нынешнем состоянии? Я в этом сомневаюсь».
За все это время проблема Ирландии — или, возможно, ее следовало бы назвать проблемой Англии? — никуда не делась. В Ирландии по-прежнему оставались английские земельные агенты, английские землевладельцы, английские отсутствующие землевладельцы, а в Дублинском замке заседало английское правительство. За прошедшие годы было принято множество законов и актов, но все они были приняты в пользу англичан.
Ирландская земельная лига реагировала на выселения и подобные притеснения сельскими беспорядками. Они обостряли ситуацию, но не исправляли ее. Возможно, в этом и заключалась их цель. Гладстон проводил политику против помещичьего землевладения, ясно понимая, что земельная реформа поможет решить большую часть проблем Ирландии. Его земельный закон 1881 года закреплял три основных положения: право на справедливую арендную плату, право на свободную покупку земли и право оставаться на земле, — а также предусматривал определение справедливой арендной платы отдельным судебным органом. Все это немного разрядило обстановку, хотя не изменило общего политического климата. Джозеф Чемберлен, в то время глава Торговой палаты, ясно дал понять: «Мы согласны с тем, что уступить нынешним требованиям ирландской стороны невозможно. Следовательно, нас ждет борьба не на жизнь, а на смерть между самовластием, цель которого восстановить конституционное право, и не менее изощренным самовластием, цель которого ниспровергнуть конституционное право и вызвать анархию, создав тем самым предпосылки для революционных изменений». Парламент собрался в начале 1881 года и, до того как принять земельный закон, принял закон о принуждении, согласно которому в тюрьму сажали любого, подозреваемого в насильственных действиях или запугивании.
Именно благодаря этому закону попытки Парнелла помешать продвижению земельного закона и одновременно очернить Гладстона привели его в тюремную камеру в Килмейнеме. Это сразу превратило его в мученика. Судя по всему, для решения проблемы не существовало никаких прозрачных законных средств — только закулисные и подковерные. Извилистые пути, которыми Гладстон шел к договоренности с Лигой гомруля, были достойны самой Ариадны, но, вероятно, Парнелл из своей камеры предложил успокоить Ирландию на определенных негласных условиях. 4 мая Парнелла и двух его товарищей выпустили из тюрьмы с уговором, что они поддержат земельный закон, а Гладстон, со своей стороны, будет защищать ирландских арендаторов, накопивших долги за аренду. Секретарь по делам Ирландии Уильям Форстер в ужасе немедленно подал в отставку, и Гладстон попросил лорда Фредерика Кавендиша занять его место. Через несколько часов после приезда в Дублин лорда Кавендиша вместе с его сопровождающим убили в Феникс-парке. Убийцы напали на них с длинными хирургическими скальпелями. Феникс — птица, возрождающаяся в огне, и люди с мифологическим складом ума могли усмотреть в этом знак, что будущее Ирландии окружено пламенем.
