«Что не убивает нас, делает нас сильнее», — пронеслось в голове, и Алиса усмехнулась про себя. Эта мантра, когда-то казавшаяся банальной, сейчас звучала как боевой клич.
Навстречу по коридору шёл Сергей.
16.4 «Мы освободимся от высшего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства.» Н. Бердяев.
— Пошли в мой кабинет, поговорим. — сказал я и, развернувшись на месте, подхватил Алису под руку. — Мы с тобой сегодня перешли Рубикон и не стоит останавливаться на достигнутом.
Мы не спеша дошли до моего рабочего стола, молча сели рядом. Я включил чайник, налил две чашки чая, предложил одну Алисе. Она так же молча взяла её, сделала глоток, зажмурила глаза и сказала:
— Я пью глинтвейн в парке, сижу на лавочке, наслаждаюсь отдыхом и прекрасной погодой. — она открыла глаза и продолжила — я смотрю, ты на перепутье. И чего решил?
— То же, что и ты. Вот заявление на увольнение. Работу найду. Может быть, хватит и на нас двоих.
— Дай ручку и листок. На время поиска работы и моих накоплений хватит. Напишу такое же.
Я смотрел, как на белом листе бумаги появляются слова и понимал, что с каждым мгновением чья-то власть над нами пропадает. В кабинете словно становилось светлее, чьи-то тени метались по углам, прятались под столом, таяли серыми струйками около закрытой двери, словно втягиваясь в коридор. На моём столе лежало 2 заявления. Исмагилов, несмотря на закон о госслужбе, увольнял людей одним днём. Значит в понедельник нам только и останется, что собрать документы, сделать шаг вперёд и строить будущее на руинах прошлого. Было немного грустно, но спокойно. В первый раз за последнее время мы уходили с работы с лёгким сердцем.
Мы вышли из здания и не торопясь пошли по направлению к набережной. Снег слегка похрустывал под ногами, тёмная лента реки уходила вдаль. Мы всё удалялись и удалялись от этого золотого гетто, где за блестящим фасадом скрывались гнилые души. Алиса чувствовала себя птицей, вырвавшейся из клетки, и расправляющей крылья навстречу свободе. Нас ждал новый мир, полный возможностей и испытаний. Город шумел и жил своей жизнью, не замечая маленькой драмы, разыгравшейся в одном из неприметных офисных зданий.
16.5. «Нас заставляет страдать страх ошибиться в выборе, но, когда выбора нет, нет и страданий.» Бернар Вербер.
Семён шёл по коридору. В непривычно пустой приёмной он остановился, нерешительно переступил с ноги на ногу, словно не зная, что делать. В этот момент дверь в кабинет открылась и из него вышла Средиземова, поправляя накинутый пиджак, натужно улыбаясь и зябко передёргивая плечами. Семён только открыл рот, чтобы спросить, как она, не дожидаясь ответа, выпалила скороговоркой.
— У себя, настроение отвратительное, лампочки опять перегорели. Я бы не советовала заходить сейчас.
Не дожидаясь ответа, она выпорхнула в коридор и убежала в сторону своего персонального кабинета. Из полуоткрытой двери раздалось:
— Заходи, я вижу, что ты здесь. Экран то у меня ещё работает. И, кстати, куда делась Алиса? Я, кажется ещё её никуда не отпускал. Хотя пошла она. — Вагрон выругался и, неожиданно сменив тему разговора, продолжил — тебя два раза звать? Заходи. И найди Незрячего, пусть заменит плафоны. Что-то часто стали перегорать. Есть разговор.
Семён зашел в темный кабинет, освещаемый только мерцавшим голубым светом экраном камеры наблюдения, стоящим на столе монитором и фонарём, мигающим на улице недалеко от окна кабинета. Он закрыл дверь и в помещении стало совсем темно. Он словно услышал, как зашевелились расположившиеся в углах тени, плотоядно облизываясь и приближаясь к нему невидимыми струйками дыма. Неожиданно в памяти всплыла картинка из старого фильма, в котором главный герой по своей воле зашел в склеп и увидел обитателей, не смирно лежащих в саркофагах, а свободно разгуливавших по лабиринту и поджидающих случайных путников. Причём останки случайных путников тоже тянули свои руки к вновь вошедшим. Его даже передёрнуло от представленной картины.
— Что задумался, садись. — раздался из темноты каркающий голос — не бойся, не съем. Я сейчас сытый.
— С чего ты взял, что я тебя боюсь? Я пытаюсь в этой темноте найти свободное место.
— А разве здесь темно? Вполне себе интимный полумрак. Слушай, тебе не кажется, что пришла пора провести кардинальную чистку в наших славных рядах?
Семён осторожно ощупал ближайший стул и, убедившись в его наличии, опустился на него. Тишина сгустилась, словно горячий и влажный пар, обволакивая комнату и вдавливая Семёна в кресло. Он чувствовал, как взгляд Вагрона прожигает его сквозь тьму, словно луч прожектора, выискивающий жертву в ночи.
«Кардинальная чистка,» — эхом пронеслось в голове Семёна. Слова прозвучали как похоронный звон, предвещая бурю. Он знал Вагрона достаточно, чтобы понимать: за подобными заявлениями всегда скрывались тяжёлые последствия для всех неугодных. «Очищение огнём,» — так это называл раньше Исмагилов, хотя огнём служили не языки пламени, а хладнокровные предательства и подлые интриги. Привыкнув к получению больших денег за непыльные обязанности и ощутив всю полноту незаслуженной власти, терять их очень не хотелось. Поэтому он молча слушал продолжающийся монолог.
— Что ты молчишь? Неужели не видишь, как крысы расползлись по углам, пожирая всё, что я создаю? — Голос Вагрона был полон яда, как жало скорпиона, готового ужалить в любой момент. — Они грызут наши устои, подтачивают фундамент. Разве ты не чувствуешь смрад разложения, пропитавший воздух? Всё, что я с таким трудом создавал, рушится с каждым днём. Нужна жертва и показательная порка. Причём пороть будешь ты. Тебе же не привыкать. Будешь отрабатывать каждый вложенный в тебя ресурс. Есть такая замечательная поговорка «Бей своих, чтобы чужие боялись». Так вот, своих бить пока рано, да и мало пока нас. Назначим жертву сами. И жертвой будет. — Тут Вагрон сделал паузу, выразительно, как показалось Семёну, посмотрев на него. Он вздохнул, собираясь с духом. Семён понимал, к чему клонит Вагрон. Ему нужна была поддержка в предстоящей бойне. Он был лишь пешкой в чужой игре, но отказаться означало навлечь на себя гнев грозного противника. И тогда полумрак кабинета покажется ему раем, по сравнению с тем, что придумал Исмагилов.
Сердце Семёна забилось, словно пойманная в клетку птица, рвущаяся на волю. Еле уловимый в полумраке, взгляд Вагрона обжигал хуже раскалённого железа, проникая в самые потаённые уголки души, выискивая там слабость и сомнение, сминая зарождающиеся эмоции. «Жертвой будет…» — произнесённые слова зависли в воздухе, словно дамоклов меч, готовый обрушиться в любой момент. Семён впервые ощутил себя мухой, попавшей в паутину безжалостного паука, осознавая, что выбора у него нет. Иллюзия свободного
