вспомнила, — пояснила она и решила помочь князю высказаться : — Княже, я догадываюсь, о чём ты хочешь мне поведать.
Евдокия прекрасно помнила разговор с Юрием Васильевичем, когда вынудила его принять решение о дальнейшей судьбе дочери. Тогда же она попыталась заронить ему идею о частичном размытии сословных границ, которые полным ходом превращаются в закоренелую кастовость. Евдокия потратила уйму красноречия, чтобы объяснить Юрию Васильевичу о необходимости проторить дорожку наверх талантливым, умным и нужным для государства людям.
— Ты думал о том, чтобы дать возможность возвыситься достойным?
Евдокия хотела сказать «возвыситься своим внукам», но вспомнила, как князь осторожно выражался и сдержалась. А ещё до нее дошло, что ей довелось услышать от поседевшего Юрия Васильевича. Он же утверждал список тех, кто поднялся наверх и скатился вниз! Так значит, именно сейчас происходит ещё одна поворотная точка истории. Евдокию бросило в жар.
— Думал. Воям, отличившимся на поле боя разумением и храбростью, буду давать землю в кормление, невзирая на их возраст.
Евдокия подождала, когда князь скажет про остальной люд, но не дождалась и с недоумением посмотрела на него.
Чего ради он завёл разговор об умной и талантливой молодежи, уходящей в монашество, если не намеревался перехватить этот поток?
А видение, в котором все вышло по её замыслу?
Дуня нахмурилась, поняв, что князь все понимает, но осторожничает.
— Значит, ты решил посодействовать сыновьям Александры и через воинскую службу протолкнуть их в боярство? — уколола она его.
Конечно, князь продвинет и других заслуженных воинов, но только для того, чтобы чуть позже никто не удивлялся возвышению отдельных безродных юнцов.
— Это мелко, княже! — презрительно воскликнула она. — Иван Васильевич мыслит государственно, и я думала, что ты… — Евдокия осеклась, увидев бешеный взгляд князя.
— Что же ты замолчала?! Говори!
— Разве мало было сказано? — она умудрялась смотреть на него свысока.
— Обо мне скажи! Хочу знать, что ты думаешь… думала… — князь запутался и ещё больше рассердился.
Евдокия с удивлением посмотрела на него, уже плохо понимая, для чего они тут встретились. Князь сам себе противоречил, а потом и вовсе крепко вспылил, хотя всегда умел держать лицо.
А всё из-за того, что ему важно знать, что она о нём думает. Губы Евдокии дрогнули в легкой улыбке, и князь нахохлился еще больше. Вопреки всему, что недавно думалось о нём, ей захотелось сказать, что она считает его умным, справедливым, отважным… но эти эпитеты хоть и были лестными, но отдавали казенщиной. Впрочем, ему могло понравиться.
Она тяжко вздохнула и расстроенно посмотрела на князя. Душевные слова никак не находились, а иных не хотелось.
— Что? Совсем я плох, по-твоему? — гордо подняв подбородок, обиженно бросил князь. Евдокия спрятала руки за спину, чтобы случайно не взъерошить ему вихры, не притянуть дерзко за бороду и чмокнуть в нос. А он, ожидая ответа, все плотнее сжимал губы и во взгляде его пропадала живость.
— Нравишься ты мне, Юрий Васильевич, — огорошила она его. — Наверное оттого ты мне кажешься чуть ли не былинным героем, что может стать настоящей опорой правителю Руси и радеть за весь народ. У нас ведь живут замечательные люди и все они нам опора, а многие могут прославить наше государство, если отнестись к ним с уважением и дать им дорогу. И ты удивишься, что далеко не все хотят сидеть подле князя, наслаждаясь своим положением. Но право такое у них должно быть.
Князь сидел и ничего не слышал. Смотрел на Евдокию, а в голове его звучало: «нравишься ты мне… нравишься ты мне...»
— Евдокиюшка, — осевшим голосом позвал он её, — я же стар для тебя.
— Что? Ты о чём? Ах, это… — она немного отклонила голову, словно бы рассматривает его со всех сторон, а потом: — Ты зришь в корень, княже!
Не обращая внимания на его вытянувшееся лицо и не уличая его по этому поводу в кокетстве (похоже он втайне надеялся, что она бросится убеждать его, что он свеж и юн), Евдокия продолжила:
— Пора бы на самом высоком уровне озаботиться повышением брачного возраста. А то чуть ли не детей женят! Куда это годится? Я бы с удовольствием до двадцати погуляла…
— Издеваешься? — рыкнул он, насупившись.
— Но подожду восемнадцати, чтобы ты как раз в самый расцвет своих сил вошёл.
— Что?! Ты что?! Ты…
— Тишка! Воды князю! — крикнула Евдокия подслушивающему слуге, а сама юркнула в коридор, чтобы Юрий Васильевич не учудил чего на эмоциях. Сейчас ему никак нельзя показывать свои привязанности, впрочем, как и ей. А механизм социального лифта князь решит положительно, теперь Дуня в этом была уверена. Юрий Васильевич не захочет уступать брату государственный уровень мышления и казаться мелким, тем более он уже пришёл к нужным выводам, раз начал разговор с перемен в церковной среде.
А вообще князя можно понять. Остановить рвачей, перекрыть почитание жирующих, уважить честных, создать правовую лестницу для смещения отличившихся в оба направления … Это задача не на одно десятилетие и не для одного человека, но пусть князь сделает первый шаг, а там к нему подтянутся единомышленники.
Евдокия даже остановилась, умилившись собственной продуманности. Видел бы её сейчас дед, то козой-стрекозой не называл бы. Если уж на то пошло, то она — мудрая сова! Но насладиться ощущением многомудрости не получилось. Вспомнились нерешённыепроблемы, связанные со стариком. Кто он? Чей посланец? Кому перемены на Руси встали поперёк горла? И конечно же, что делать со всем этим?
Глава 33.
Евдокия прогуливалась по двору, заново переживая разговор с князем. Странное видение теперь казалось ей наваждением и истиралось из памяти под гнётом наперебой лезущих мыслей обо всем и обо всех. Боярышне хотелось понять размах и основательность преступной сети, которую успел сотворить старик-шпион, но никто ничего ей не сообщал, а на пустом месте фантазировать было неинтересно. Тогда она попробовала распланировать ту сверхзадачу, что поставила перед князем, но в этом случае надо было все записывать, потому что список необходимых шагов множился с какой-то феноменальной скоростью.
Евдокия попробовала загибать пальцы, чтобы упорядочить хотя бы основные действия, но быстро запуталась в определении их важности.
Одно было ясно : первоочередным пунктом должно состояться всеобщее образование и прививка твёрдых норм морали вместе с ответственностью за создаваемое государство. Этим занялась церковь, но государство не должно
