Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
так, что не успеваю охреневать.
Он не то чтобы врёт напрямую, но факты, поданные под нужным углом, могут быть не хуже выдумки. В эту же мешанину из фактов невнятные слухи о родителях, которые, оказывается, не абы кто и как, а люди (внезапно!) авторитетные в уловном мире.
При этом Жека ссылается на реально существующих личностей, знакомых мне по посёлку. Я понимаю, что по своим, по уголовным телеграмм-каналам, он получил какую-то информацию, творчески её додумав и домыслив.
Заодно я оказываюсь не то чтобы крупным дельцом, но скажем так, восходящей звездой теневого рынка. В основном всё это построено на предположениях и на том, что я знаю всех и вся, а объяснять, что знакомства эти, по большей части, у меня через музыку, особого желания, да и смысла, не вижу.
Пострадавшие, не считая Крысёныша, попавшего в больницу с диагнозом «споткнулся-упал», здесь же, и вроде как не в обиде. Ну… вполне может быть, они ведь не только давать по морде привыкли, но и получать — дело, так сказать, житейское.
— … да не, нормально, — кривлю душой, отвечая на вопрос о недавнем махаче, — Красавчик, вон, по рёбрам меня знатно задел.
— Красавчик? — хохотнул Бугор, повернувшись к парню, — Цени! Считай, крестили тебя.
Усмехаюсь, начиная перебирать струны, и, дождавшись тишины, пою…
— … вот точно родители из наших, точно, — шепчет Бугор корешу, — завороженно слушая нехитрые куплеты про старенькую маму, сук-конвоиров и побег.
Потом — ответы на вопросы поклонников, и снова песни, но в этот раз уже рок, который заходит ничуть не меньше.
Засиделись сильно заполночь, а потом начали расползаться по территории. Мы с Бугром чуть отстали, и, брызжа слюной и энтузиазмом, он выпытывал у меня тонкости сложения песен и тому подобные бардовско-зоновские штуки, испытывая восторг неофита.
Было понятно, что его что-то гнетёт, и несколько раз он открывал рот, но спохватывался.
' — Не время и не место' — понял я, когда Бугор в очередной раз запнулся словами.
Но…
… об этом я подумаю завтра.
На завтрак давали сероватую манную кашу на воде с маленьким, сильно подтаявшим кусочком масла в центре, одно склизское варёное яйцо (больше, если верить советским медикам, вредно!), сваренное, как я понимаю, не сегодня и даже не вчера, по два заветрившихся кусочка серого хлеба и чай — жидкий, почти несладкий и пахнущий веником. Понюхав чай, осторожно попробовал и решительно отставил подальше, но вкус грязного пережёванного веника надолго остался на языке.
— Не будешь? — тут же среагировал какой-то золотушный пацан лет десяти, севший почти напротив меня. Получив нужный ему ответ, он с довольным видом подтянул к себе стакан, и, сгорбившись над едой, прикрывшись локтями, начал жадно есть, опасливо зыркая по сторонам.
Каша проскочила, как и не было. Вроде и не маленькая порция, но как-то ни о чём. Без особой охоты подъев яйцо и хлеб, встал из-за стола полуголодным.
Не считая сторожа, поваров и двух дежурных воспитателей, взрослых на территории детдома нет, что, в общем-то, ожидаемо. Кто-то из них в пионерском лагере вместе с воспитанниками, кто-то в отпусках. У начальства летом самая страда́, с выбиваниями фондов, налаживанием контактов с нужными людьми, командировками куда бы то ни было, конференциями и прочими вещами, в большинстве своём не имеющими отношения ни к воспитательной, ни к хозяйственной деятельности детдома, а только лишь бюрократическими, да пожалуй, идеологическими.
Старшие воспитанники, в большинстве своём не ночевавшие в детдоме, на завтрак не подошли, и гадать, где они, и что они делали ночью, я смысла не вижу. Не факт, к слову, что они обязательно занимались уголовщиной.
Это скорее инстинктивное отторжение детдомовской казённой серости и жажда хоть какой, а свободы. Ночёвка у костра в лесополосе некоторым кажется много слаще скрипучей металлической койки, заправленной чистым, но застиранным до серости бельём, если к ней прилагаются такие же серые, застиранные воспитатели, стоящие над душой.
После завтрака, напившись вместо чая воды из-под крана, отдающей ржавчиной и хлоркой, некоторое время повалялся на кровати, игнорируя правила, запрещающие это делать, и ожидая неведомо чего. Но, вопреки всякой логике, я остался один, от чего в груди поселилось тревожное, ноющее чувство маяты, какой-то неправильности, надвигающихся неприятностей.
Чертыхнувшись, поднялся с постели, и, чуть поколебавшись, поправил одеяло и подушку согласно местным правилам. Нарываться на ровном месте, лишь бы нарваться и качнуть отсутствующие права, особого желания нет…
… хотя не думаю, что это хоть на что-то существенно повлияет.
Не зная, чем себя занять, спустился в холл, принявшись бродить по нему как экскурсант в провинциальном, дрянном музее, коротающий время до отбытия поезда. Рассматриваю и читаю всё подряд, включая скверную и очень казённую, пожелтевшую от времени и солнца стенгазету за майские праздники, в которой, явно руками кого-то из взрослых, была статья про пионера-героя, мученически умершего от рук гитлеровцев.
Понять, почему же, собственно, захватчики пытали, а потом и расстреляли мальчишку, я так и не смог. Написано было пасфосно и плохо, как об одном из тех легендарных, и скорее всего, никогда не существовавших, мучеников раннего христианства, который захотел пострадать за Веру и собственно, стать мучеником. Захотел, и стал!
Аж обидно стало за погибшего мальчика. Там ведь, скорее всего, были партизаны, подполье и какая-никакая, но борьба против гитлеровцев, а в статье — какие-то бестолковые мученические святцы, только что на коммунистический лад.
Здесь же, в вестибюле, портреты заслуженных работников детдома, с краткими или не очень краткими, биографическими справками. Директор, благообразный щекастый старичок, фальшиво-благостным выражением лица похож на матёрого священнослужителя, и мне не глянулся, но впрочем, я пристрастен.
— А, вот оно… — после первых же строк начальственной биографии многие вещи мне стали понятней.
— Комбед[i], значит? Притом, что пятого года рождения? Это что, совсем ещё сопляком начал? А потом ещё и ЧОН[ii]? Однако… изрядно он кровушки попил!
Потом у директора был Рабфак[iii], полтора курса в каком-то невнятном институте, и, скороговоркой, руководящая работа на партийных и хозяйственных должностях. Отсутствие конкретики, насколько я знаю советские реалии, говорит о том, что ценного
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
