а бедра двигаются, когда она потирается об меня, жаждая этого трения. Мое тело, уже тугое от желания, пульсирует в ответ, эта огненная агония похожа на боль.
Она ахает, отрывая свой рот от моего.
– Ты нужен мне, Фор, – выдыхает она. Зарычав, я пожираю ее челюсть, горло и груди, даже не стараясь быть нежным в своем пыле. Ее тело выгибается, приникая ко мне в мольбе: – Мне нужно ощутить тебя внутри.
Даже теперь я еще мог бы сопротивляться. Какую бы магию она ни использовала, я не настолько порабощен, чтобы не суметь отвернуться и сбежать из этой камеры. У меня еще есть выбор.
Но я выбираю ее. К черту последствия, я выбираю ее.
Секундное дело – развязать штаны и ухватить ее за бедра. Направить мое налившееся достоинство и войти в нее. Она вскрикивает, то ли от боли, то ли от удовольствия, не могу сказать. Ее голова запрокидывается, влажные волосы болтаются за спиной, а пальцы крепче стискивают звенья цепей.
– Смотри на меня! – рычу я, толкаясь вперед.
Она с усилием поднимает голову, встречается со мной глазами.
– Ты этого хотела? – требую я ответа сквозь стиснутые зубы. – Это тебе нужно?
– Мне нужен ты, Фор, – выдыхает она, а затем издает еще один вскрик, когда я толкаюсь еще глубже, пробираясь в нее. – Мне нужен ты! Мне нужен ты!
И я у нее есть. Весь. К добру или к худу. Неважно, что она сделала, неважно, какой ценой. Я ненавижу себя за свою слабость, презираю этот неудержимый голод, что вынуждает меня отдать себя ей. Но это ничего не изменит. Я ее. Навсегда.
Я вскрикиваю на гребне жара, мой рев приглушен тесными стенами этой камеры. Поток разрядки заполняет меня, и я пошатываюсь, но не выпускаю Фэрейн из рук. Ее ноги сжимают мою талию, и я слышу, как она тяжело дышит, а все ее тело вибрирует, как будто она тоже испытала мой пик. Или, может, это просто вновь пробудился ее божественный дар, отозвавшийся на мои ощущения.
Когда волна отступает, я делаю глубокий вдох и вновь смотрю вниз, на ее лицо. Ее странные глаза, один голубой, другой золотой, моргают, глядя на меня. Они светятся и горят… чем? Любовью? Может ли она все еще испытывать нечто столь чистое, столь священное? Или же я обманываю себя, отчаявшись пред лицом всего, что потерял?
Я делаю шаг назад, вырываясь из кольца ее ног. Она хватает ртом воздух, пытаясь нашарить опору. Ее тело тяжело покачивается в этих оковах. Я открываю рот, но слова замирают у меня на губах. Что еще между нами не высказано? Мы оба знаем, что этот миг не должен был случиться. Но раз неизбежный конец света приближается столь быстро, то какое это теперь имеет значение? Обе наши души все равно уже обречены.
Натянув штаны, я отворачиваюсь от нее и завязываю шнуровку, избегая ее взгляда. Она должна уехать. А значит, я должен разыскать Сула, дабы раздобыть ключ от ее кандалов. Нельзя терять время. Не говоря ни слова, я делаю шаг к двери камеры.
– Фор.
Звук моего имени, произнесенного с такой мукой, – это нож в мое сердце. Я останавливаюсь, хватаюсь рукой за дверную раму, борясь с желанием бежать. Какой смысл бежать? Я уже все осознал. В цепях она или нет, но ее власть надо мной абсолютна. Я ее раб.
– Что бы ни случилось, – говорит она, слова слетают с ее все еще не отдышавшихся губ, – что бы нас ни ждало, я хочу, чтобы ты знал… знал…
– Что, Фэрейн? – рычу я, не оглядываясь.
– Я хочу, чтобы ты знал, как я благодарна. За то, что узнала тебя. За то, что любила тебя.
– Любила?
– Да, – выдыхает она. – Любовь к тебе была моей жизнью. Все остальное было лишь тенью. Холодным призраком существования, без цвета, без глубины. Без тепла. – Она давится всхлипом, и сердце мое сжимается. Боги, неужели даже сейчас она пытается мной манипулировать? А не все ли мне равно? – Ох, Фор! – вздыхает она, издавая отчаянный, сломленный звук, прежде чем ее голос становится тише, и я едва различаю ее следующие слова: – Я бы отдала все, что угодно, чтобы стать той, кто был тебе нужен. Я бы стала кем…
Под ногами скрежещет грохот.
Сперва это лишь тихий рокот, но он нарастает, взбухает. Превращается в рев. Комната трясется, пол идет ходуном. Я вцепляюсь в дверную раму, чтобы не свалиться с ног, а затем поворачиваюсь – мои глаза округляются от ужаса. Фэрейн беспомощно свисает со своих цепей, ее ноги шарят по полу в поисках опоры. Камень лорста, позабытый на полу, подскакивает и перекатывается, дикие вспышки света лишь добавляют хаоса.
– Фэрейн! – кричу я, бросаясь к ней. Но меня швыряет на землю, и мне никак не удается подняться. Что-то наверху ломается, и в глаза мне сыплется пыль. Я вскидываю руки над головой, готовясь к концу.
Тряска прекращается.
За пределами этих четырех стен мир стонет. Но здесь, в этом маленьком пространстве, все мгновенно затихает.
– Фор!
Я вглядываюсь сквозь клубящуюся пыль. Часть потолка прогнулась, а Фэрейн, все еще скованная, висит под странным углом. Ее лицо искажает боль.
Вскочив на ноги, я бросаюсь к ней.
– Ты ранена? – спрашиваю я, проводя руками по ее конечностям, выискивая переломы. Она качает головой, но зубы ее стиснуты. Ее тонкая человеческая шкурка не была создана для таких ударов. Зарычав, я хватаюсь за цепи, намереваясь их выдернуть. Еще одна секция потолка сдвигается. Камень и сор дождем льются нам на головы. Но цепи не поддаются. Выругавшись, я заглядываю в глаза Фэрейн, пронизанные ужасом и поблескивающие в приглушенном пылью свете лорста.
– Я должен найти Сула.
– Нет! – Она отчаянно мотает головой.
– Другого способа нет.
– Грядет еще один толчок. – Она содрогается и изворачивается в своих кандалах. – Я его чувствую, я чувствую… ее.
– Кого?
– Арраог.
По моим жилам проносится лед. Да поглотит меня Глубокая Тьма! Почему я сразу же не отослал Фэрейн? Почему дал Хэйл еще несколько часов, чтобы восстановиться? Они бы уже были далеко отсюда. Но я был слаб. Эгоистичен.
– Я найду его, – говорю я, раздавленный явной тщетностью этой задачи. – Я найду моего брата и освобожу тебя.
Фэрейн зажмуривается. Две слезинки выскальзывают из ее глаз, прокладывая дорожки вниз по лицу. Ее лицу, которое я только что так тщательно отмыл, снова покрытому грязью.
– Ты должен уйти, Фор. Ты должен убраться подальше. Не возвращайся за мной.
– Нет! – Я обхватываю ее руками, прижимаю к своей груди. –
