с лилиями, и скажет: «Слава Сергею Ивановичу, патриоту и благодетелю!» Один памятник двум героям! Понятна наша с товарищем Кайло мысль?
– И овцы целы, и волки сыты, – поддакнул товарищ Кайло. – Памятник станет символом нашего культурного городка, он пахнет большими деньгами…
Француз долго смеялся и вытирался платком.
– Это очень по-русски!
Наш старый знакомый ветеринар Лошак всегда держал нос по ветру. Едва он узнал, что Брудастый и Кайло побывали у француза, он не мог ни есть, ни спать. Мошенники опередили его! Наверняка они опять приходили с очередной авантюрой! А уж войти к доверие к новому управляющему они могут лучше любого Остапа Бендера. Скорее всего, уже вошли и опять получили хлебные места на стройке. Он, Лошак, не потерпит этого, он должен быть первым и на виду! Он приготовит для француза такое предложение, от которого невозможно отказаться.
Ранним утром Лошак надел старые штаны и резиновые сапоги, взял под мышку рыбацкий подсак и широким шагом направил стопы за хутор, в сторону меловой горы, которая сочилась множеством родников.
Речка Серебрянка в этом месте потеряла свое течение и осталась в отдельных неглубоких ямах, сплошь окруженных высоким камышом. Сверху по темно-коричневой воде распластались широкие листья кувшинок и лилий, между которых грациозно лежали на воде крупные желтые и белые соцветия. Эти болотца со сладкой родниковой водой облюбовали зеленые речные лягушки. Полосатые красавицы с томными выпуклыми глазами целыми колониями нежились на широких листьях кувшинок. Лягушачий хор громко играл неповторимую истерическую какофонию, то резвилась молодежь. Солидные лягвы и лягуры скульптурно бронзовели на солнце, не подавая признаков жизни. Лишь изредка тревожил водную гладь прыжок с берега. Вы видели полет в прыжке? Молодая лягва растягивается, пружинисто отталкивается от земли и летит, сдваивая белые ноги балерины, изящно булькает в воду и стремительно скользит, отталкиваясь длинными женскими лядвиями…
Лошак продрался сквозь камыш и долго сидел на берегу, слушая и любуясь лягушачьим царством. Охотился он тщательно и ревниво. В воде лягушки казались много крупнее, выразительнее. Подержав добычу в руках, ветеринар вздыхал разочарованно: не то, не то… Ближе к обеду закончил отлов. В ведерке едва помещались два солидных образца, по полкило каждый.
Дома ветеринар тщательно подготовил и провел редкую операцию. На своем рабочем столе, покрытом белой простыней, ветеринар усыпил лягушку, вставил сзади тонкую пластиковую трубочку, наподобие соломины, и стал, надувая щеки и выпучив глаза, медленно накачивать. Зеленая красавица превратилась в средней величины бройлера. Ветеринар аккуратно заклеил задний проход кусочком кожи. Лягушка проснулась и неподвижно сидела на простыне, смущенно глядя на своего повелителя страдальческими глазами. Лошак поцеловал ее в темечко и хлопнул себя по ляжкам:
– Бонжур, мадам!
К управляющему он явился с большой коробкой от торта. Со свежевымытой хорошим шампунем огненно-рыжей шевелюрой, в новых штанах, с красной бабочкой на бритом кадыке. Сразу перешел к делу. Несколько театрально, как фокусник, двумя пальцами открыл коробку, опрокинул ее на полированный стол.
– Бонжур, мадам!
Конечно, читатель, была немая сцена! Великанша-красавица лишила француза дара речи. Да, на первом месте были очарование и красота! Мысли о гастрономе пришли потом. Лошак отошел в сторону и дал возможность французу в полной мере насладиться натурой. Лягур позвал помощника Александра, состоялся деловой разговор.
– Это местная порода? – спросил управляющий.
– Да, это из нашей речки Серебрянки, – кивнул Лошак.
– Как много этих особей в водоеме?
Вереринар отвечал уклончиво и многообещающе:
– Достаточное количество…
Французы требовали большей ясности и предметности:
– Для начала нам нужно до ста килограммов в месяц.
Лошак разочарованно покачал головой.
– Нет, господа, одному мне не под силу. Нужен штат, человека три.
Александр был ласков и убедителен:
– Мы будем платить поштучно, за каждый экземпляр, хорошие деньги, остальные проблемы ваши.
Осторожный Лошак почувствовал ловушку, ведь если потребуют каждый экземпляр размером с образец, он прогорит на первой же партии.
– Нет! – возразил он деликатно. – Будем рассчитываться за общий вес.
Ветеринар вышел из гостиницы с договором в кармане и коробкой с образцом под мышкой. С чувством внезапно разбогатевшего человека. Фокус удался! За деньги, которые предложили французы, он построит ферму по разведению и поставкам деликатеса круглый год.
Давно пора, читатель, заглянуть в амбарную книгу, над которой ночи напролет корпел гонимый отовсюду бывший батюшка Димитрий Редкозубов. На первом листе крупно выведено:
ИСПОВЕДЬ БЫВШЕГО ЧЕЛОВЕКА
Красивый каллиграфический почерк, текст почти без помарок, зачеркиваний и исправлений. Видно, автор не заботился о стиле и не задумывался подолгу. Так, на одном дыхании пишутся любовные письма, дневники, живописуются еще не отболевшие страсти и переживания. Так пишут исповеди, чтобы не сойти с ума от внезапных потрясений, так поверяют бумаге горькие мысли неудачники и выбитые из колеи волею судеб слабые люди. Сильные же, напротив, выговорившись, исцеляются, укрепляются духом. Мы знаем много из литературы, когда исповеди становились примером духовной силы, борьбы и сопротивления. Но мы также знаем из литературы и истории об озлобленности, потери веры в себя, богоборчестве и саморазрушении.
Будь снисходителен, читатель!
10
«Рукопись эта адресована всем и никому конкретно. Если я околею завтра, то послезавтра ее прочтет тот, кому она первому попадется на глаза. Передаст ли он ее другу или бросит в печку, мне все равно. Не буду же я огорчаться оттуда. Зачем же мне придавать большое значение этим запискам при жизни, если я не ценю собственную жизнь? Тогда зачем бесполезный труд? А зачем человек разгадывает кроссворды? Чтобы убить время, ничего не делать, ни о чем не думать. Вот и я от нечего делать разгадываю кроссворд своей жизни. Убиваю время, чтобы до срока не залезть в петлю или не сигануть под машину.
В детстве я был чрезвычайно самолюбив и скрытен. Подспудно, интуитивно готовился к великому поприщу. Я был переполнен мечтами самыми экзотическими, невероятными, возвышенными. И благородными, заметьте. Я отвергал каждодневные прозаические вещи. Обычный крестьянский труд вызывал отвращение. Неужели я рожден, чтобы полоть огород, пилить дрова, носить воду, бегать в магазин за хлебом, как это делали сверстники? Нет, я создан, чтобы писать поэмы, песни, музыку. Я должен потрясать сердца, покорять страны, народы своим гением. Я докажу, добьюсь, взойду на Олимп!
О, сколько дури было в моей голове! Бесполезные мечты просто роились в голове, мешали воспринимать хуторскую жизнь в ее богатом житейском колорите. Как я сейчас понимаю, ничего необычного не было в моих розовых мальчишеских мечтах. Кто из нас не мечтал в детстве? Но у меня это было острее, болезненнее. Добавляло лишку самолюбию, скрытности.
Самолюбие было двигателем всех
