Боб Дилан. Песня A Hard Rain’s A-Gonna FallХа Цзинь пишет: «Есть великие мужчины и женщины, которые через страдания становятся сильнее и искупают свои грехи, более того, они стремятся обрести печаль, а не радость. Например, Ван Гог утверждал: “Печаль – чувство куда сильнее, чем радость”. А Бальзак провозглашал: “Несчастье – лучший учитель”. Но эти сентенции годятся только для неординарных личностей, для немногих избранных. Простых людей, вроде нас с вами, чрезмерные страдания только сделают более слабыми и жалкими, безумными, мелочными и несчастными.
Я не великий человек, но я не чувствую себя более слабым, жалким, безумным, мелочным или несчастным. Были периоды, когда я испытывал нечто подобное, но теперь я чувствую себя отлично, во всяком случае большую часть времени.
Ник закончил трехмесячную программу лечения в Санта-Фе, и его психологи рекомендовали ему пройти следующий этап – программу в Северной Аризоне. Здесь он мог бы продолжить курс реабилитации и, кроме того, получить работу и участвовать в волонтерском движении. Он отказался. Он сказал мне:
– Знаю, что ты будешь беспокоиться, но я должен как-то разобраться со своей жизнью.
Он пытался успокоить меня:
– Со мной все будет в порядке.
Сначала я сказал:
– Нет, ты не сделаешь этого.
Но тут я вспомнил: это твоя жизнь.
Ник сел на автобус, идущий на восток. Поехал повидаться с другом, с которым познакомился во время лечения. Некоторое время мы не разговаривали, но потом наше общение возобновилось. Теперь мы созваниваемся друг с другом довольно регулярно. Он встретил какую-то девушку. Она студентка гуманитарного колледжа. Они стали жить вместе. Ник работает в кафе, подавая кофе без кофеина (так он говорит), если клиент его заказывает. И он снова начал писать. Он вернулся к своей книге. Теперь у него накопилось больше знаний о том, как тяжело отказаться от наркотиков и сохранять трезвый образ жизни.
Мы обсуждаем наше литературное творчество. Мы разговариваем о нашей жизни, о новостях в мире, о книгах, которые мы читаем, о музыке и кино («Маленькая мисс Счастье»!).
Я посчитал, что прошел год, да, целый год, с тех пор как он уехал из Лос-Анджелеса. Насколько я знаю, он уже год живет трезвой жизнью. После всего, что было, верю ли я, что он остается трезвым? Разве я отказываюсь от того, что мы пережили? Разве я не вижу, как все это трудно и что эти трудности никогда не закончатся? Ничего подобного. Но я надеюсь. Я продолжаю верить в него.
Сразу после кровоизлияния в мозг я сетовал, что упустил нечто, что мне казалось преимуществом пережитого опыта на грани смерти, помимо максимальной привилегии – остаться в живых. Как я уже говорил, я часто слышал и читал, как выжившие описывают озарения, которые снизошли на них вследствие тех или иных трагических событий. Их жизнь радикально изменилась, стала проще, появились более четко обозначенные приоритеты. Они переосмыслили свою жизнь и стали по-новому ее ценить. Но я также говорил, что всегда ценил жизнь. В моем случае, наоборот, кровоизлияние в мозг заставило меня с большей опаской смотреть на жизнь. Я понял, что трагедия может случиться с любым из нас или с нашими детьми в любой момент и без всякого предупреждения.
Однако я поторопился с выводами. С тех пор многое изменилось. Наряду со стадиями переживания горя или умирания должны существовать и какие-то стадии восстановления после травмы. Я убедился в этом на собственном опыте, поскольку только по прошествии времени осмыслил все то, что пережил, находясь в неврологическом отделении интенсивной терапии.
