как совладельцу ) разрешение на расширение бумажной мануфактуры, подарил глиняный карьер с обязательством устроить там производство кирпичей и кинул под ноги сорок сороков*( в том смысле, что много и не сразу посчитать ) соболей.
— Князь доволен тобой, — насладившись обалдевшим видом подруги от продуманных даров-обязанностей и количества шкурок, объявил Семён.
— Но почему он прислал тебя?
— Потому что только я знаю, с какой целью ты ездила в Дмитров, и сейчас веду расследование в Москве. Больше об этом никому знать не следует.
— Сеня, все плохо?
— Я же сказал, что князь тобой доволен.
— Я про заговор.
— А, про заговор, — устало повторил Семён и присел. — Мне пришлось попросить помощи у Феодосия. Сослался на тебя, и он меня принял.
Дуня кивнула и поторопила говорить дальше.
— Следы ведут в Рим к одному из кардиналов, а туда мне не дотянуться… сама понимаешь.
—Отцу Феодосию тоже туда не дотянуться, — приуныла Евдокия.
— Но он попробует. Раз им до нас есть дело, то и нам до них должно быть дело, — сердито обозначил свою позицию Волк. — По церковной линии нам легче действовать, но со временем я обложу того кардинала как зверя, и никуда он от меня не денется.
— Верю, Сеня. Ты сможешь!
— Ну раз веришь, то давай рассказывай, что видела, чего надумала и что со всем этим делать.
Евдокия рассказала, да так, что Семён очень сильно озадачился.
— Тебе бы с князем переговорить обо всем этом, — наконец произнес он, — но не ко времени. У него сейчас послы от пермяков, татар, литвинов, рыцарей… Все валом повалили, а ещё боярыня Кошкина написала, что французский король ждёт торговый караван и обещает защиту от ганзейцев. Эти торговцы у него поперек горла стоят.
Семен вздохнул, вспоминая последние новости:
— Наши воеводы гонцов шлют, надеясь получить деньги на укрепление стен как у пограничных городов. Князь хочет у пермяков острог поставить, чтобы потом там город возвести. У него очень большие планы на Рифейские горы.
— Знаю про это, — вздохнула Евдокия.
— Тверь воду мутит, вятичи шумят, ганзейцы обнаглели и обвиняют князя в том, что он португальцев принял, как дорогих гостей, а с них пошлину берёт и не дает разрешения свободно передвигаться по землям.
— Я с этих ганзейцев охреневаю, — высказалась боярышня.
— У всех наших такие же лица, как будто хрена куснули, — хмыкнул Семён.
— Ладно, я поняла, что князю некогда меня слушать, — вздохнула Евдокия. — А что слышно про его брата Юрия?
— Не понял.
— Ну-у, рад ли он, что Юрий Васильевич остался жив?
Семён укоризненно качнул головой :
— Ты лучше меня должна знать, что князь Юрий не только брат, но и единственный друг нашему князю. Есть ещё самый младшенький Андрейка, но сама понимаешь, что Юрий ближе. Мне велено жизнь положить, но найти тех, кто отдал приказ на убийство.
Евдокия облегчённо улыбнулась: она боялась слухов о себе и Юрии Васильевиче, но мама успокоила, сказав, что князь понимает, что многие готовы свататься к ней, но никогда не посватаются по разным причинам. Конечно, так себе утешение, но на данный момент — это хорошо, а через несколько лет всё поменяется и условия сватовства станут другими.
А пока Евдокию ждала работа по восстановлению Алексина, отец Варфоломей и... отец.
Он всё-таки довёл людей до города, и увидев размах устроенного дочерью строительства, остался с нею. Наверное, не было в этом году на Руси другого места, где строили бы столько же много и так же красиво.
Княгиня с боярынями помогла не только артелями, но организовала запас зерна на следующий год. Вернувшиеся из плена люди остаток весны и лето обустраивались. Большинство начинало жизнь заново, потеряв родных и проведя в плену не один год.
Цены подскочили, и если бы не княгиня, то люди голодали бы. Неожиданно для Евдокии отец Варфоломей стал ей добрым помощником, но когда в город привезли кирпич, то ей пришлось отплатить сторицей. Денег не хватало, но неожиданно помог новый московский владыко. Он по всему княжеству провёл молебны и собрал деньги на храм. Его поддержал новгородско-псковский Владыко, и в Алексин пришёл обоз, гружённый инструментами. А потом от Кошкина-Ноги привезли стекло — и в новых домах горожан появились окна со стеклами.
Евдокия с отцом вернулась домой через полтора года и, не успев оглядеться, наиграться с молодым котиком, доставленным ещё котенком князем Юрием, насмотреться на готовые фундаменты домов в своей слободке, получила письмо, что в Кафу прибыл Афанасий Никитин и о нём позаботились. Она хотела сама встретить его и получить рукописи, но в Москве произошло землетрясение. Обрушился Успенский собор, и князь забрал у Евдокии Фьорованти.
— Да что же это такое : не знаешь, за что хвататься! — ругалась она, но даже не думала унывать.
Афанасия Никитина заберет из Кафы Товарков. Он как раз в Крыму заключал долгожданный договор с ханом против Орды и Литвы. А ей предстояло достраивать слободку, благо Фьорованти оставил ей подробный проект. К тому же Гаврила написал, что сумел заставить лампочку гореть!
Из его послания Дуня поняла, что лампочка горела недолго и не ярко, но уже есть, над чем работать и Кошкинские розмыслы готовы помочь ему в подборе сырья. А ещё Гаврила не придал значения тому, что сообразил, как защитить дома от молний. Может, он ещё что-то изобрел, но не понял этого. В любом случае Евдокия обрадовалась новостям. По ее мнению, мир ждёт технический прогресс. А пока всё по-прежнему: «Глаза боятся, руки делают!»
Конец четвертой книги.
Примечания
1
спросить за Марию Ярославну — напоминаю, что у нас альтернативная история и вместо жены Ивана Васильевича погибла мать. Но разорение от братьев князя были в действительности.
2
Иван Владимирович Оболенский по прозвищу Лыко — князь, военный и государственный деятель. В моей книге он посылает дочь к Юрию Васильевичу. На самом деле правдой было то, что он притеснял, грабил своих крестьян и князь велел доставить его на правеж. Оболенский побежал к брату князя Андрею прятаться и спровоцировал серьёзный конфликт между братьями. Впоследствии своим умом (или связями) сумел вернуть доверие князя и продолжил ему служить, исполняя важные поручения. Я
