потому что этот колодец – эта труба, над тобой пять или шесть метров земли под железной дорогой. Она длиной метров сто. Достаточно глубокая труба для отвода грунтовых вод. Вот они сидели в безопасном месте. А хохлы стреляли, стреляли, и один-единственный снаряд попадает во вход. Попадает во вход, прошивает все эти ящики осколками, и все осколки летят в трубу. В общем, кто более-менее целым был, докладывает мне, что один убит, все остальные раненые, кто в трубе. Я посылаю фельдшера туда: там много тяжелых. Он начинает бежать, снаряд, и фельдшер трехсотый. Ранен. Контужен. У меня хорошо, группа сидела четыре человека. Говорю: давайте его вытаскивать. А что делать? Мы решили дождаться утра, потому что ночью ни черта не видно. Как их в темноте искать. Выждали. Вот мы пошли. Там расстояние где-то километр. Пока мы дошли, начало светать, и нам повезло. Скорее всего пошла переменка у беспилотников хохлов. Скорее всего «ночной» (кто управлял беспилотником) пошел уходить, а «дневной» еще толком ничего не видел. И получилось так, что мы пошли, обстрел прекратился в это время. Я зашел в трубу: убитый, здесь раненые. Нас двое и плюс группа четыре человека. Раненые, но могут ходить. Кто мог ходить, я их сразу отправил. Вызвали машину и их в госпиталь. Там дорога рядом проходила. А кто тяжелые, пришлось вытаскивать. Там еще после дождя, спуск, скользко. Ухандокались, всех раненых забрал. Причем в этот перерыв, может, час, мы успели вытащить всех. И после этого я себе зарок дал, что за убитыми ходить только тогда, когда максимально безопасно для тех, кто пойдет за ними. Потому что в первую очередь нужно о живых думать. И вот сейчас, 14 апреля штурм прошел, а двадцать человек в этом лесу (Баобаба. – Примеч. авт.) лежат. Как бы рад их забрать, но… И матери, жены пишут, звонят: где, что… Им сообщили, что «без вести пропал». Я придерживаюсь такого мнения, до тех пор, пока мы тело не вытащили, пусть будет «без вести пропавшим», чтобы не растягивать момент горя для них. Сказать, что он погиб, его тело где-то лежит, они хотя бы вот это не будут знать. Рыдать, плакать все эти месяцы. А когда тело вытащили, мы можем сообщить. Там несколько дней, тело доставили, похоронили по-человечески, поплакали, уже не так это растянуто по времени. Это я придерживаюсь…
Вот жизнь, я не мог найти слов. Но и в этой жуткой ситуации командир думал о том, как бы меньше доставить горя родным бойца.
Успех в бою решают командиры, а солдаты не проигрывают бой
Я спрашивал:
– А насчет убеждения перед боем? Кто-то не захочет идти…
– Убеждение перед боем, – повторил за мной Алексей. – Солдат костяк сохранился. А ты – командир. И боевой дух в батальоне передается. Батальон не сломлен морально. Когда большие были потери и то, все пережилось внутренне. И сейчас батальон со своих морально-волевых качеств не сходит. Да, понятно, что умирать не хочется, но люди в бой идут. Люди тем не менее идут. Я всегда считаю, что успех в бою решают командиры, а солдаты не проигрывают бой. И в вопросах воспитания тут больше не замполит, а командир. Если стоит толковый командир, он главный воспитатель, и командир, он все функции в себе совмещает…
– А если у бойца истерика, не идет…
– Ну, бывает. Но не у моих. У моих как бы… Я управляю командирами рот, командиры рот – солдатами. Было такое, что один раз отказался за раненым идти, а дело происходило ночью. Но я сказал командиру роты, что сейчас приду туда и его пристрелю. Что если не пойдет за раненым, там и останется… Но пошел… Где-то метод подействовал и…
Я понял, что он припугнул солдата, сам никогда бы не пристрелил. Но слова отрезвили и солдат пошел за раненым. Такой способ был понятен в условиях военных действий.
Майор Алексей:
– Но после этого я его убрал из батальона.
– Раз он один раз, может и второй…
– Нет, он за своих товарищей должен быть. Ведь основная мотивация не за что-то, а самая главная мотивация всех, кто воюет, они воюют «за пацанов». То есть ты в этой ячейке, ты с ними служишь, ты воюешь за них. Чтобы они были живы, чтобы их не убило, чтобы…
Я понимал: и за маму, за жену, за детишек…
– У хохлов оборона оказалась крепкой…
– Еще бы, с 2014 года укрепляли. На тот момент армия у них не была такой сильной… А теперь укрепления плюс вооружение, которое им передали массу. Ну и я говорю: блок НАТО не в стороне стоит.
Мы говорили…
Алексей рассказал и о, возможно, своем дальнем родственнике легендарном полярном летчике, который родом был из села, совсем рядом с родовым селом Алексея, и что деда Алексея репрессировали, но из-за того, что у него пятнадцать детей, по миру не пустили… И теперь хотелось поговорить о его корнях, но время поджимало. Его ждали на передовой.
Напоследок я спросил:
– Награды у вас?
– Я их не ношу… – сухо ответил майор. – Я знаю, какой большой кровью они политы…
Мы договорились встретиться через полгода, когда он снова должен будет уйти в отпуск.
16 июня 2024 года
P.S. 17 июня 2024 году, убывая в батальон, майор Алексей прислал мне сообщение: «…можете написать, что из моей курсантской роты, выпускников 2021 года, погибло шесть офицеров: Кривинчук Вадим, Перков Юрий, Тамазян Эдгар, Стюжнев Владимир, Вискунов Александр, Таран Александр. По любому из них есть информация в открытом доступе. Так же из моей курсантской роты два Героя России старшие лейтенанты Муссагалеев Нурсултан и Еремин Андрей».
Вот она героическая поросль рязанских десантников.
Светлая им память!
Раздел третий
Они обессмертили себя
(Краткие биографии)
Рядовой Бондаренко
Бондаренко Виктор Владимирович родился 19 декабря 1982 года в городе Воронеже. Отец Виктора умер, когда ему было 8 лет. Виктор вместе с младшим братом Бондаренко Александром Владимировичем 28 мая 1992 года попал в закрытое детское учреждение Богучарскую среднюю школу-интернат для детей-сирот и до августа 1999 года являлся воспитанником этой школы. С 1 сентября 1999 года по 19 июня 2000 года обучался в УНПО ПУ номер 36 в городе Воронеже и получил квалификацию часовщика по ремонту механических часов. В 2010 году поступил в Воронежский железнодорожный колледж на специальность «Автоматика и телемеханика на транспорте».
