БОРИС ВИНОГРАДОВ
БАШНИ АНГКОРА
МОСКВА «ИЗВЕСТИЯ» 1985
ББК 66.3 (5к)
В49
Борис Виноградов пришел в «Известия» в 1972 году, имея уже опыт корреспондентской работы в других изданиях. По образованию и, теперь уже смело можно сказать, по призванию журналист-международник. Многие его газетные репортажи и очерки, привозимые из зарубежных командировок, нашли широкий отклик читающей публики.
Жажда нового, увлеченность поиском, стремление проникнуть в глубь явления позволяют ему наполнять свои материалы любопытными фактами из жизни стран и народов, о которых он берется рассказать. Эти качества помогали ему и в годы работы собственным корреспондентом «Известий» в таких интересных странах, как Вьетнам, Кампучия и Лаос.
Ему пришлось стать свидетелем и очевидцем трудного процесса возрождения кампучийского народа, пережившего ужасы полпотовского геноцида.
Данная книга написана на основе личных наблюдений и зарисовок, сделанных за время поездок по Народной Республике Кампучии. «Башни Ангкора» — это серия очерков, в которых автор стремится осмыслить исторические причины и корни кампучийской трагедии и дать картину возрождения нации, обреченной было на уничтожение.
© Издательство «Известия», 1985.
Вместо предисловия
ДА, начало мая — не самое лучшее время для путешествий по Кампучии. Где они, долгожданные, как великий дар природы, как спасительное знамение, робкие и удивительно короткие, как предрассветные зарницы, ломающие удушливое межсезонье манговые дожди? Куда их занесли влажные летние муссоны, пробивающие себе пути с Индийского океана на материк? Где бросили они первые живительные капли, которые приняла иссохшая земля и вернула лубяному миру питательными соками.
В машине душно и пыльно. Укутав голову кромой — тонким клетчатым платком, Чеа Ленг — мой попутчик из отдела печати МИДа, трясется на заднем сиденье «уазика», стоически перенося все тяготы бесконечной дороги, связанные с одуревающей жарой, однообразием ландшафта и вытряхивающими из нас душу ухабами. Он только изредка бросает тихие фразы, мученически произнося названия деревень и кхумов[1], потирает ладонью лоб, отмеченный пятаками багрово-синих кровоподтеков — следами поставленных накануне банок, и его смуглое с фиолетовым оттенком лицо хранит тень страданий от головной боли. Перепады атмосферного давления, высокая температура воздуха не лучшим образом сказываются на самочувствии.
Вот уже почти три часа, как мы отправились из Пномпеня в поездку по провинции Такео. Свернув с шоссе № 3 влево, движемся по грунтовым дорогам, иногда останавливаемся в деревнях, на окраинах полей, чтобы завести новые знакомства и, что называется, набраться новых впечатлений. Такие поездки «наобум» по незнакомым местам без определенной цели и пункта назначения, когда ты не связан ни временем, ни жесткими рамками заранее составленной программы, порой бывают плодотворнее и интереснее, чем организованные по отработанной схеме «выезды на место события» всем журналистским скопом с положенной в таких случаях охраной, заготовленными речами, интервью, искренним, но порой утомляющим гостеприимством, обедами и посильным комфортом. Пока отдел печати в Пномпене готовил для меня встречи и интервью в министерствах, общественных организациях и на предприятиях, Чеа Ленг предложил проехаться по его родной провинции Такео, которую он хорошо знал и где живут его родственники.
День, не занятый другими делами, так или иначе выпадал из командировки, и я с радостью ухватился за предложение моего «чичероне».
— Заодно сделаем и доброе дело,— сказал он.— Захватим с собой попутчика: просили из комиссии по розыску родственников, там у меня работают друзья. Говорят, парню нужно добраться до деревни Конгданг. Он недавно вернулся из Таиланда, где жил в полпотовском лагере, и ждет попутной машины, но пока в ту сторону никто не собирается. Ну как, согласны?
Такие возможности корреспонденты, работающие в Индокитае, принимают как подарки судьбы. Бензину в «уазе» полные баки, сумка с запасом провианта и бритвой с собой. Чего же мы ждем?!
Чеа Ленг на первых порах бойко рассказывал о себе и своей провинции, уверенно командовал шоферу, куда поворачивать на очередной развилке, но потом постепенно сник, радостное возбуждение в его вишневых глазах сменилось усталостью и безразличием, и он лишь вежливо улыбался, когда я поворачивался к нему.
И то сказать, сельские пейзажи Кампучии довольно быстро утомляют своей монотонностью. В любую сторону, куда ни кинь взгляд, тянутся бесконечные равнины, расчерченные, словно ученическая тетрадь, на квадраты. Рисовые поля уходят за горизонт, и только короткие челки сахарных пальм репейником вцепились в полотно синего неба. От восхода до заката солнце, кажется, неподвижно сидит в зените и густо заливает равнину звенящим зноем. Шара достигает высшей точки к полудню, и вокруг все пустеет. Крестьяне покидают поля, чтобы укрыться от палящих лучей в тени пайоттов[2], а потом дотемна пахарь снова будет ходить за плугом.
Узкая, изрезанная колесами двуколок дорога перемахивает по деревянному мосту через пересохшую протоку и, налетев на невесть откуда взявшийся огромный валун, раздваивается на две ленты. Гид выкинул вперед левую руку: значит, ехать нам в том направлении. Впереди на краю банановой рощи показались какие-то строения.
Ленг рассказывает, что в июне 1977 года полпотовцы создали здесь образцовый кооператив, куда даже возили зарубежных корреспондентов. Сохранившийся в том виде, в каком он предстал перед нами, фасад «потемкинской деревни» составляли небольшие порядки дощатых домов под желтой черепицей, снятой с пагод и гостиниц Пномпеня. Дальше тянулись бараки с пологими навесами из тростника. В них располагались бригадные столовые, где по звонку собирались с полей крестьяне получить свою порцию рисовой похлебки. Тут же после вечерней трапезы при свете зажженных факелов проводился критический разбор минувшего дня.
ПОБЫВАЛИ в этой деревне и американские корреспонденты — Элизабет Бэйкер из «Вашингтон пост», Ричард Дадмэн из «Сент-Луис пост-диспэтч», а также английский профессор Малколм Колдуэлл, известный своими симпатиями к «красным кхмерам» в период их партизанской борьбы с лонноловским режимом. Они потом писали, как местное начальство демонстрировало им «революционный быт» крестьян, комнаты-закутки шириной с лежак, отгороженные друг от друга циновками, где не полагалось иметь ни очага, ни посуды, ни личных вещей, кроме пары черной одежды, выдаваемой на год. Военный начальник деревни, он же главный «воспитатель» масс, стоя в конце длинного стола, от которого теперь остались только врытые в землю столбы, доносил, что крестьяне «на собственном опыте поняли преимущества кооперативной системы нового типа и приветствуют ее».
Иенг Сари, встретив затем журналистов во дворце «Чамкармон» и угощая дорогими коньяками, просил их быть «объективными» в изображении «кампучийской революции» и намекал на хорошее вознаграждение
