Черный крест
ОТ АВТОРА
Когда вышло первое издание этой книги» в письмах, на читательских конференциях часто задавался один и тот же вопрос: «Что в «Черном кресте» выдумано, что было в жизни?»
«Саша — это я, его история — моя жизнь», — написал в газету молодой человек, бывший сектант.
Может быть, это и так, но я, автор повести, никогда его не встречал, с судьбой его не знаком.
Повесть — не очерк и не корреспонденция. И, конечно, не протокол следователя. Напрасно искать в ней географические приметы места действия, конкретные паспортные данные о ее персонажах, протокольную точность сведений о поступках и событиях. Все это читатель должен помнить.
Нельзя забывать и другое. В литературном произведении нет ничего «выдуманного», «придуманного». Повествование построено на фактах реальной жизни. Они осмысленны, обобщены, если нужно — переработаны и дополнены. «Черный крест» — не исключение.
Я понимаю, что тому, кто честно посвятил религии жизнь свою, знать правду горько, порой — больно.
Но правда есть правда.
Глава первая
ГДЕ-ТО ЗА ЭЛЬБОЙ
Ехали молча. Все было условлено и предусмотрено заранее. Знали они друг друга давно, в лишних словах не нуждались.
Когда город скрылся, задернутый угрюмо-серым покрывалом тумана, начался дождь. Соприкасаясь с мокрым бетоном, колеса автомобиля шипели. На скорость машины дождь не влиял — автострада была отличной. Всего два года назад она звалась «имперской», играла важную роль в военных планах Гитлера. А почти год назад здесь промчались американские танки.
По обеим сторонам автострады мелькали хутора, маленькие городки с острыми черепичными крышами домов. Дома выглядели насупленными, невеселыми. Большинство живущих здесь примирилось с позором поражения; кое-кто ждал перемен, иные затаили злобу.
Тополевая аллея вела от шоссе к зданию кокетливой двухэтажной виллы.
— Черт! — сказал Приходько. — Даже тополя здесь другие.
— Почему? — удивился капитан Клайд.
— Не знаю, — искренне ответил Приходько.
— Есть письмо из Киева? — спросил Клайд, разгадав невысказанные мысли.
Майор ответил не сразу. Серые глаза его потемнели.
— Есть. Дом сгорел — бомба попала. Жильцы разбрелись кто куда. Из адресного бюро ответили, что Приходько Алина Сергеевна с сыном Анатолием не значатся.
Клайд молча вытащил сигареты, протянул спутнику.
— Спасибо, — сказал Приходько, — но я лучше закурю свои. Никак не могу привыкнуть к американским, у них совсем другой вкус.
— Привычка много значит, — согласился Клайд. — Когда-то я любил трубку и не терпел сигарет.
— Жена дважды заставляла меня бросать курение… Потом я начинал снова.
— Таковы все жены, — усмехнулся американец. — Джоан сразу после свадьбы потребовала, чтобы я бросил играть в покер. Пришлось подчиниться…
— А я играл в преферанс — иногда.
— У нас распространен бридж… Вернемся по домам, вы приедете ко мне в гости. Моя дочка и ваш парень подружатся.
— Да… Они могли бы стать друзьями…
— Они станут друзьями, — поправил Клайд.
Наступила пауза.
Крупные капли дождя с силой ударялись о ветровое стекло.
— Мало ли как бывает в жизни, — задумчиво сказал Приходько. — А я вот никогда не пробовал курить трубку… Не нравится…
Клайд скосил глаза на сидевшего рядом Приходько: черты лица резкие, как бы вырубленные сильными и точными ударами, меткий взгляд серых глаз, коротко остриженные волосы. Правую щеку пересекал большой шрам, полученный в штыковой схватке под Новгородом. Однако боевой знак не портил лица; наоборот, после знакомства с майором казался даже привлекательным.
Почувствовав на себе взгляд спутника, Приходько повернулся к Клайду:
— Скоро?
В беседу вступил шофер:
— Сейчас заворотим, товарищ майор.
— Вот, — показал Клайд, когда миновали группу деревьев перед развилкой дороги.
— Что ж, — заметил Приходько. — Дом, как дом.
Дом, действительно, был как дом — не хуже и не лучше других: двухэтажный, с высокой крышей, маленькими стрельчатыми окнами. Но почему-то сердце Приходько тоскливо сжалось. Майор нахмурился, насупил брови, пробормотал под нос что-то сердитое.
Когда машина заурчала у подъезда, в окне второго этажа мелькнул силуэт, плохо различимый сквозь тусклое стекло, и сразу исчез.
Машина остановилась. Офицеры вышли из автомобиля. Дверь в дом была заперта.
Приходько нажал белую кнопку звонка. В глубине дома раздалось глухое неприятное дребезжание. Никто не откликнулся.
— Начинается, — негромко, больше себе, чем спутнику, сказал Приходько. Позвонил еще раз, еще, крепко нажимая белую пуговку, будто она в чем-то виновата.
Сгущались сумерки. На шоссе замелькали включенные фары автомобилей.
Подобно большинству украинцев, Приходько обладал хорошо развитым чувством юмора, которое не раз выручало в затруднительных обстоятельствах. Помогло оно и сейчас. Неожиданно майор громко произнес на немецком языке:
— Послушайте, неужели вы всерьез надеетесь, что мы так вот потопчемся-потопчемся и вернемся к себе ни с чем?
Человек, который стоял по ту сторону двери и подслушивал, умел быстро соображать, оценивать обстановку и принимать решение. Не успел Приходько закончить свою тираду, как дверь распахнулась. На пороге стояла высокая, полная женщина, одетая, если так можно выразиться, в «форменный костюм» монахинь ордена «Сердца Иисусова»: длинное до пят черное платье, на голове — капор — не капор, чепец — не чепец, в общем, сложнейшее сооружение из белого, жестко накрахмаленного полотна. Сооружение это закрывало лицо.
— В чем дело? — не здороваясь, спросила она, но не по-немецки, а на английском языке. Голос монахини напоминал звонок, который только что глухо дребезжал в тишине дома. Неприятный, безжизненный, он как бы доносился из глубины головного убора.
— Здравствуйте, — с ехидцей, понятной только очень внимательному наблюдателю, сказал Приходько. — Как поживаете, фрейлейн Блау?
Монахиня сделала шаг назад. Из-под капора сверкнули злые глаза. Очевидно, она не рассчитывала, что майору знаком язык, на котором она обращалась к прибывшим, а еще больше удивило и встревожило то, что им известно ее настоящее имя.
— Меня зовут сестрой Агнессой, — быстро справившись с волнением, сказала монахиня, перейдя на немецкий язык.
— Пусть так. Пока пусть остается так. Каждый может себе выбрать то имя, которое ему по вкусу… Но придется ли оно по вкусу другим?
Вопрос Приходько был чисто риторическим и остался без ответа.
Слово «пока», произнесенное, впрочем, без всякого нажима, тем не менее не прошло мимо внимания монахини.
— Вы… зайдите, — приглашение далось Агнессе с трудом. — Здесь разговаривать удобнее.
— Вот как! Что ж, воспользуемся вашим «любезным» разрешением.
Клайд, который не терпел «джерри»[1] и не считал нужным с ними церемониться, шагнул первым, заставив монахиню посторониться, Приходько вошел следом.
— Итак, что вам угодно? — спросила Агнесса, когда все трое очутились в вестибюле — пустом, холодном, с однотонно
