Павел Николаевич Шубин
Собрание сочинений. В 2 т.
Том I. Поэтические сборники. Предисловие Захара Прилепина
© ООО "Лира", 2025
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Полмига Павла Шубина
Захар Прилепин
В его случае так можно сказать безо всяких натяжек: Шубин – поэт сталинской эпохи. Её порождение и её отражение.
Когда случилась революция, ему было три года, когда умер Ленин – 9 лет, а оттепели Шубин не застал.
Как настоящий поэт Шубин начался в 1933 году, и в тот же год Европа всерьёз захворала фашизмом. Дар его достиг пика в годы Великой Отечественной.
Поэтический его, в два неполных десятилетия, путь – это осмысление событий Гражданской, предчувствия новых сражений, сама война и, наконец, – память о войне.
Тема войны, конечно же, – не единственная.
Была тема детства и тема малой родины. Любовная тема. Тема странничества и великого строительства. И, вмещающая всё перечисленное, тема абсолютной любви к Отечеству.
Однако война в самом конкретном смысле неизменно становилась поперёк всякой темы, любой мелодии.
Это поколение, входя в жизнь, знало о грядущей войне наверняка, готовилось к ней и – во многом благодаря этому – преодолело напасть.
Всё равно нас не укараулить —
От волны, от пропасти, от пули…
(«Век», 7 июня 1936)
Более того, в кровавое и кромешное будущее то поколение вглядывалось жадно, как бы призывая грозу на себя. За что и расплатилось сполна. И тем не менее:
Я хочу себе такую долю,
Чтобы до последних дней боец,
В час, когда меня, как колос в поле,
Встречный ветер срежет под конец, —
Вспомнить горы в голубом покое,
Холод неизведанных высот,
Тропы, мной исхоженные, коих
Никогда никто не перечтёт.
(«Жадность», Николаю Островскому, 1937)
Хочешь себе такой доли – получишь.
Сформировавшийся целиком в советской, сталинской эпохе, Шубин был по-настоящему свободным творцом. До самых последних лет – никакого ощущения скованности, приверженности унизительным догмам, сдавленности голоса.
Напротив: наглядно независимый. Умеющий улыбаться; даже дерзить. Умеющий влюбляться и отстаивать любовь.
В стихах своих он был равен себе – человеку.
Каким запомнили Шубина?
Красивый: такой русской, простонародной, чуть хулиганистой красотой – хотя на иных фотографиях красота эта кажется почти декадентской.
Крепкий, широкоплечий. Мемуаристы настойчиво отмечают его явное, зримое, настойчивое телесное здоровье и буквально «косую сажень в плечах», которую сохранившиеся шубинские фотографии, увы, в полной мере не передают.
Походка, как подметит один его фронтовой товарищ, «с кавалерийской раскачкой».
И «лермонтовские» (многократно отмеченные мемуаристами) глаза – с печальной поволокой.
Надо сказать, что и по лермонтовским портретам часто создаётся ложное ощущение почти субтильности его фигуры. В то время как современники вспоминали, что Лермонтов был очень крепок и плечист: даже не вполне естественно для своего маленького роста.
Шубин был повыше Лермонтова, но это вот сочетание – лермонтовские глаза и наглядная, удивительная физическая сила – внешне этих двух поэтов роднит.
О внутреннем, поэтическом родстве мы скажем позже; пока же дорисуем портрет Шубина.
Смуглокожий. Сероглазый. Голос приятный, грудной.
Поэт Ярослав Смеляков в шутку (но и всерьёз) характеризовал любимого товарища Павла так: «Роковой красавец, брюнет».
Снимайся Шубин в кино – он был бы всенародной звездой. Располагающий к себе. Разговорчивый, весёлый, выпивоха. Долгие годы никогда не болевший даже сезонными простудами.
Несуетный, умевший себя держать.
«Нежный и снисходительный ко всему, что не касалось поэзии», – так о нём говорила последняя любимая женщина, жена Галя.
В поэзии при иных обстоятельствах он мог бы претендовать на звание первого поэта страны: на незримую, будто самим мирозданием утверждаемую должность Блока, Есенина, Маяковского, Твардовского… А почему так не случилось, мы, быть может, поймём, дойдя до финала.
Павел Николаевич Шубин родился 14 марта (по старому стилю – 27 февраля) 1914 года. В год столетия со дня рождения Лермонтова. Место рождения: Орловская губерния (сейчас – Липецкая область), Елецкий уезд, село Чернава (оно же – Чернавск).
О чём сказать? Как тёмное виденье,
На будущую Марну, на Стоход —
По всем полям прошёл мой год рожденья,
Тяжёлый год, четырнадцатый год.
(«Слово в защиту», 3 мая 1935)
Шубин имеет в виду два сражения Первой мировой: Марнское – между германскими войсками с одной стороны и войсками Великобритании и Франции с другой, состоявшееся в сентябре 1914 года, на реке Марне, и сражение на Стоходе – бои на подступах к Ковелю между Особой армией генерала Владимира Безобразова и австро-немецкими войсками в июле 1916-го, когда русские полки вброд под шквальным огнем противника форсировали болотистые рукава реки Стохода.
И по пятам – глухие дни, в них – слёзы,
Седая мать, холодный едкий дым,
Протезы брата, выбитая озимь,
Голодный страх над чугуном пустым.
И кто-то сгибший в пушечных колёсах,
Сто панихид в селе и бабий вой…
Глухие дни. Три года надо сбросить —
Их не было у детства моего.
(«Слово в защиту», 3 мая 1935)
Река Большая Чернава, на которой стоит родовое село Шубина, – левый приток реки Сосны. Река Сосна – правый приток Дона.
Я ходил речонкою Чернавкой —
Вся она в купавах и куге —
С жёрдочкой, проложенною навкось,
С тишью, красноватой, как багет.
(«Почему я думаю про это…», 11 августа 1934)
И хотя это верховья Дона – казачья тема для Шубина (не казака по происхождению) является одной из ключевых.
Сам он к роду казачьему не принадлежал, но на южных рубежах России встречаются такие, как у него, замечательно красивые мужские лица, словно бы с какой-то давней южной примесью в крови. Генеалогией, впрочем, уже неразличимые, потому что со всех сторон Шубин по роду был русский крестьянин – внук крестьян, правнук крестьян.
Если всё-таки копнуть на самую глубину, то обнаружится вот что.
Несмотря на то что село Чернава относилось к Елецкому уезду, старинный город Ливны, что в Орловской губернии, к Чернаве
