редакцию.
Гражданин редактор, благоволите поместить в вашей газете нижеследующее:
С 1917 — 1919 г. я состоял членом п. С.Р. В 1918 г. я был избран земским собранием председателем Татарской уездной управы, в должности каковой был до прихода советской власти. В этот период я был свидетелем политической борьбы в Сибири, закончившейся черной реакцией колчаковщины. Это убедило меня в бесцельности борьбы против советской власти, и я стал горячим сторонником последней.
С 1919 г. я порвал с п. С.Р. и с тех пор ничего общего с ней не имею.
В настоящее время занимаюсь исключительно учебой и научной деятельностью".
И подпись — черным по белому — „И.Язев".
Что уж там говорил на бюро Иван Наумович, как отмывался от свинцовой „нетленки" — неведомо. Может, уж и не тщился оправдываться, придавленный тяжестью газетного металла.
А бюро обкома, поругав и себя за притупившуюся бдительность, приняло суровое решение и по пединституту и по НИВИТу, повелев проработать документ во всех партийных организациях.
И 20 мая года того же партийцы НИВИТа сходятся на закрытое собрание. С Язевым ясно. Берутся за тех, кто голосовал против его исключения. Вот уж где вопиющая потеря бдительности! Обрушиваются и на секретаря партбюро — как он ни усердствовал, а выговора не избежал. „За благодушие, успокоенность", отчего и произошла в НИВИТе „засоренность кадров".
Срываются все и всяческие маски. Вскрываются леденящие душу факты:
слушательница Козлова — баптист, а ей ставят зачет по курсу основ марксизма-ленинизма,
преподаватель Гадевальт занимает позицию неизменного критика наших недостатков (подразумевается, видимо, „наши достижения" или „наши трудности", — З.И.),
в 47-м году арестованы три слушателя, которые пытались организовать группы по борьбе с советской властью,
имеют случаи хождения слушателей в церковь, крещение...
Понеслось. Уже называя Язева „проходимцем", кидаются друг на друга. „Почему отмалчивается начальник института?". „Критика секретаря партбюро слишком мягкая". „Авдохин, старый член партии, дезориентирует молодых своими выступлениями"... А ты : !... А ты сам!...
И, конечно, Кедрова в центре внимания. „Верный защитник проходимца". „Рупор эсеров". „Можно ли ей доверять воспитание молодежи?". „Наша организация должна заняться Кедровой". „Кедрову надо из института убрать!".
В общем, поговорили. И, конечно, одобрили решение бюро обкома „о необходимости повышения бдительности и большевистской непримиримости в борьбе за чистоту рядов".
И поручили партбюро „рассмотреть поведение коммуниста Кедровой".
Кто следующий? Стоит только начать. „Мы должны вспомнить клятву товарища Сталина на могиле Ленина и искоренить всех врагов".
Искореняют, искореняют, а они не переводятся.
В 48-м звезды-покровительницы совсем отвернулись от астронома Язева. Только ли от него?
Печально памятная августовская сессия Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. „О положении в биологической науке".
Что до нее вузу, готовящему инженеров транспорта? Увы! Общество устроено так, что теряет себя без путеводных решений. Ориентироваться по звездам — крест единиц, массы приводятся в действие состояниями земных светил.
Не знаю, обсуждали ли материалы васхниловской сессии балерины или милиционеры, но уж преподавателям высшей школы, независимо от профессиональной ориентации, наверняка пришлось и осуждать, и одобрять.
Два года назад опубликован главный труд И.Н. Язева. Но разгромная рецензия на него появилась в седьмом номере „Вестника высшей школы" за 1948-й. Профессор НИИГАиКа В.Попов называет свою зубодробительную статью в духе времени — „Об „откровениях" профессора Язева".
Вот уж где стиль, „созвучный эпохе"! Ни анализа, ни доказательств — ярлыки в изобилии. „Арифметические манипуляции... пользуясь кабалистической методикой... эта формула хорошо известна каждому школьнику..."
И — типовое заключение:
„Автор настоящей заметки не является астрономом, но ему известны великолепные достижения советских астрономов. На фоне этих достижений „труды" проф. Язева выглядят особенно уродливо. Опубликование таких „трудов" в ученых записках высшего учебного заведения нельзя оценивать иначе, как возмутительный факт дискредитации советской науки".
Ни больше — ни меньше. Как возмущенный отзыв рабочего о музыке Шостаковича. Или — доярки — о стихах Ахматовой.
Заказное убийство? (По нынешней терминологии). Едва ли когда-нибудь это станет известно. Но излишне говорить, на какую благодатную почву в НИВИТе пала „заметка" Попова.
2 сентября 1948 года. Заседание партбюро НИВИТа. Посвящается статье Попова. Точнее — публикации „откровений" профессора Язева в институтском издании. Ищут виноватых. Оправдываются. Спешат отмежеваться.
Равцов: Когда Язев был начальником НИСа, я не знал, какие работы печатаются в типографии. Работа Язева институтом не распространялась. Язеву было выдано 100 экземпляров, которые он и разослал в разные места.
Гельский: Работа Язева на редакционном совете не обсуждалась, и помещение в ней фамилий редакционного совета является подлогом.
Терехин: Статья Попова совершенно правильная. Вина партбюро, что оно никогда не интересовалось работой редакционного совета.
Противоречат друг другу. Один говорит — „не обсуждалась", другой — упрекает тот же редакционный совет все за того же Сенеку:
Пупынин: На заседании редакционного совета шло голосование по поводу эпиграфа к работе Язева. Против голосовал только представитель партбюро института.
Кравский: Редакционный совет допустил политическую слепоту, не послав работу Язева на рецензию специалистов.
Причем тут политическая слепота, когда речь о движении земного полюса? Ну да уж, одно к одному, А двигатель тот же: страх за себя, ужас перед пропастью, до которой — один толчок.
Уличают друг друга, раздевают, клеймят. Благо — штампов в ходу довольно. „Аполитичность... безыдейность... либерализм...“
В длинном постановлении, где всем сестрам достается по серьгам, записывают, в частности:
„Выход в свет через посредство издательства НИВИТа псевдонаучных „трудов“ проходимца Язева, не имеющих к тому же никакого отношения к железнодорожному транспорту, стал возможен благодаря тому, что партбюро и командование Института не уделяли этому серьезному и ответственному участку идеологической работы надлежащего внимания".
И — отдельным абзацем отметили „неправильное поведение коммуниста Кудряшова, рекомендовавшего на заседании физико-математической секции научно-технической конференции представить „труды" Язева на Сталинскую премию".
Эх, Иван Наумович... не примерял ли мысленно лауреатский значок?
Ладно. Это партбюро. Что с него взять кроме протокола, зафиксировавшего собственную благонадежность.
Коллеги, мозговики, профессора-доктора — где?
20 сентября 1948 года. Расширенное заседание Ученого Совета НИВИТа. Собрались обсудить итоги августовской сессии ВАСХНИиЛ. О чем говорят? О ком? Все о том же.
Воистину — если бы Язева не было, его надо было бы придумать. Иначе не только парторганизация, но и профессорско-преподавательский состав НИВИТа мог оказаться не на высоте в проверочный исторический момент.
А так — и мучаться не надо. Вставай — и подпевай эпохе.
Ст. преп. Голяков: И в нашем институте были экспериментаторы типа Шмальгаузена — всем известный Язев, который занимался математической эквилибристикой и стремился создать себе имя за счет государственных интересов.
Доц. Хилов: Тематика общеобразовательных кафедр оторвана от транспорта, случайна, разрозненна. На этих кафедрах
