что обе они ее ненавидели. Ну как же! Им ведь приходилось теперь делить своего ненаглядного Мишеньку с этой непонятно откуда свалившейся на них девицей, которую надо было еще и содержать. Чтобы меньше видеть их обеих, Оля старалась как можно реже бывать дома. Она продолжала учебу в Художественном училище, сидела на репетициях у Миши в студии, смотрела спектакли, участвовала в тех дискуссиях, которые разгорались между молодыми актерами после представлений, читала труды Ницше и Шопенгауэра, чтобы хоть немного приблизиться к Мишиным познаниям в философии. Философия эта давалась ей с трудом, но она видела, что мужу нравится, что она хотя бы читает эти труды. Иногда по вечерам молодежь собиралась у них дома, и тогда они почти до утра спорили о том, как правильно надо актеру подходить к роли, как надо играть, и порой даже критиковали систему Станиславского.
– Меня сейчас все больше увлекает форма, – говорил Евгений Вахтангов. – Главное, найти правильную интонацию, точный жест. И если этот внешний рисунок заполнить переживаниями, то образ получится сочнее, ярче…
– Но ведь Станиславский говорит совсем о другом. Только от состояния духа своего героя надо искать правильный жест и интонацию, – волновалась Соня Гиацинтова.
– А я, например, прихожу к исполнению своих ролей через рисунок, – вступает в спор Миша Чехов. – Сначала нарисую своего героя на листе бумаги, каким я его вижу, а уже затем, отталкиваясь от его внешности, начинаю постепенно вникать и в суть его поступков. Выходит, ты, Вахтангов, прав!
– Но ведь в таком случае получаешься не ты в предлагаемых обстоятельствах, как проповедует Станиславский, а тот образ, который ты сам себе создаешь, – говорит Алексей Дикий.
– Точно. И я вообще против того, что мы должны опираться на свои собственные воспоминания из личной жизни, чтобы прийти к живым, творческим чувствам, – продолжает свои рассуждения Чехов. – Чем меньше актер затрагивает личные переживания, тем больше он творит. Я считаю, что истинные чувства достигаются только через фантазию.
– А я уверен, что у каждого актера существует свой подход к роли, – говорит Алексей Дикий. – Вот даже ты, Евгений! Ведь ты помогаешь разрабатывать Константину Сергеевичу эту его систему, а сам в то же время в ней сомневаешься.
– Я не в ней сомневаюсь, я думаю вообще о возможности другого существования актера на сцене, да и вообще о существовании другого театра, – отвечает Вахтангов.
– Какого другого?
– Театра, в котором не будет быта вообще. Эдакого театра в старых итальянских традициях дель арте. Театра яркого представления.
– Значит, ты отрицаешь устои Художественного?
– Я их не отрицаю, я говорю о том, что театр может и должен развиваться в разных направлениях… Нельзя застывать…
Ольга слушала эти разговоры и мечтала. Она была уверена, что придет время, и она тоже станет актрисой. Как же это прекрасно – быть в постоянном творческом поиске и погружаться в чью-то неведомую тебе жизнь. Счастливые эти актеры, и тетя Оля счастливая. А интересно, тетя Оля играет по системе Станиславского или по какой-то своей, только ей ведомой системе?
⁂
Миша Чехов в эту зиму репетировал со Станиславским роль Моцарта в пушкинском «Моцарте и Сальери» и был просто одержим этой ролью. Роль же Сальери играл сам Станиславский.
– Миша, вам надо научиться манерам благовоспитанного кавалера эпохи рококо, – сказал ему как-то на репетиции Константин Сергеевич. – Я прошу вас в течение этой недели обедать со мной в моем доме. Я научу вас, как надо правильно держать себя за столом.
Миша же не был уверен в том, что Моцарт должен быть непременно «благовоспитанным», но решил не перечить и регулярно в четыре часа дня сидел за столом в особняке мастера. Но с первого же обеда он понял, что и сам Станиславский не ставил цели сделать из него «благовоспитанного» кавалера. Просто он все еще разрабатывал свою систему и, как оказалось, во время трапезы элементарно проверял ее на Михаиле.
– Миша, представьте себе, что только что умер ваш ребенок. Как вы будете есть поданный вам обед, узнав это? – предлагал режиссер.
Миша вживался в образ: давился, отбрасывал ложку, рыдал, и слезы падали ему в тарелку с борщом.
– Очень хорошо, – констатировал Константин Сергеевич.
– Дорогой, – появлялась из-за дверной портьеры Лилина. – Дай же юноше поесть.
– Не мешай, Мария. Уйди, – нервничал Станиславский. – А теперь представьте, что вы сели обедать после того, как узнали, что девушка, которую вы любите, отвечает вам взаимностью. Как вы будете есть?
Михаил засветился радостью, с жадностью съел пару ложек борща, потом опять же отбросил ложку и, улыбаясь, встал из-за стола. По нему было понятно, что он настолько переполнен счастьем, что никакой кусок ему не лезет в горло. Он сыт любовью!
– Интересно, – похвалил Станиславский. – Это интересно.
И так продолжалось всю неделю.
Позже Станиславский скажет, что Миша Чехов – это само воплощение его системы, но «воплощение» этой системы, утомленный и голодный, каждый раз возвращался домой после этих «изысканных обедов» у Станиславского и жадно съедал всё, что подавала ему нянька.
⁂
Премьера пушкинских «Маленьких трагедий» состоялась 26 марта 1915 года. Все газеты писали о гениальности актера, сыгравшего гениального Моцарта, и лишь вскользь о Сальери – Станиславском. При этом Михаил не играл свою роль по той системе, что писал с него Станиславский. Он просто играл так, как внутри него сложился этот образ. Может, кстати, тому способствовали и издевательства мэтра за обедом в его доме? Определенного ответа на это у Миши не было, но зато появилось еще больше поклонниц, которые забрасывали его цветами и поджидали у служебного выхода из театра. Оля гордилась мужем. Гордились им и мать с нянькой, которые, конечно же, тоже побывали на премьере.
– Наш Миша так талантлив, – восклицала Наталья, когда они с Маней уже ехали на извозчике домой после спектакля. – Самого Станиславского переиграл! Вот скажи мне, Маня, зачем он на этой Ольге женился? Мог бы сделать хорошую партию с богатой невестой. А эта Ольга, тьфу на нее! Ни копейки в дом не принесла. Обуза только. Да еще такая гордячка!
– И то верно, барыня, – поддержала ее Маня. – Никакого от нее толку. Только покупки всякие новые. Вон у Мишеньки сколько новых одежек появилось! Это чтобы ей не стыдно с ним было в люди выходить. А что, разве он раньше плохо одевался? Всё у него было как надо. Всё у нашего Мишеньки было, если он что хотел.
Для своей няньки Миша навсегда оставался ребенком. Она никак не могла понять, что он уже вырос, баловала его и очень любила. Миша отвечал ей взаимностью.
