шестьдесят миллионов.
Так… Русудан или Русси Мдивани, подруга Кокоши и сестра Алекса, двадцать шесть лет, замужем за богатым каталонским художником Сертом, сама скульптор и женщина весьма свободных нравов: живут втроем с первой женой Серта, такое должно понравиться Осе. Я поднял на него взгляд — так и есть, роняет слюну над фотографией блондинки Русси:
— Панчо, а эти Мдивани точно князья?
Но ответил Эренбург, оторвавшись от своей писанины на угловом столике салон-вагона:
— Самозванцы. Из документов одна сомнительная бумажка, а их отец, бывший генерал Свиты, сам шутил, что он единственный в мире человек, который унаследовал титул от детей, а не от родителей.
Тут уж я не удержался:
— Отличная компашка для барона Шварцкопфа и графа де лос Андес, зря мы беспокоились…
Ося закашлялся, но быстро справился:
— И что, помогает им титул?
— Еще как! — воодушевился Панчо. — Старший брат Серж женился на кинозвезде Поле Негри, но когда Пола разорилась в 1929 году, бросил ее и сошелся с оперной певицей Мэри МакКормик, сейчас Пола с ним разводится. Второй брат, Дэвид, женился на Мэй Мюррей, тоже кинозвезде, стал ее менеджером и потребовал расторгнуть контракт с MGM, на чем ее карьера и закончилась. Сейчас тоже разводятся, а шафером на свадьбе у них был сам Рудольфо Валентино…
Пришлось остановить Панчо взмахом руки, иначе этот киноман перескажет нам всю историю Голливуда.
— Увлекся, — извинился Панчо, — не скажу, что Мдивани брачные аферисты, но точно охотники за богатыми невестами и наследниками. Алекс раньше пытался жениться на дочери испанского графа Кастийеха, потом была интрижки с моделью Тото Копман и Кэй Френсис, звездой Warner Brothers, она играла в…
— Панчо!
— Молчу-молчу.
Приглашение упоминало «свободный стиль» в одежде и ребята ограничились светлыми летними костюмами с шейными платками вместо галстуков, а я пошел немного дальше и нарядился в хлопковую куртку-сафари, в которой чувствовал себя гораздо удобнее, чем в пиджаке. И, надо сказать, не ошибся — по саду большой виллы шатались человек пятьдесят в рубашках-поло, джемперах-аргайл, мелькали брючные костюмы у нескольких девушек, но круче всех выступила Русудана в комбинезоне скульптора. От Шанель, как мне с непонятной гордостью сообщила хозяйка.
Луиза ван Аллен, симпатичная, насколько это возможно при ее генеалогии, лучезарно улыбалась и таскала нас по всему саду, знакомя гостей — спортсменов, плейбоев, гонщиков, англичан, испанцев, французов, американцев — «с тем самым Грандером», бароном Шварцкопфом и графом де ла Серна де лос Андес.
Едва я успел схватить коктейль с подноса, как она повлекла нас дальше, к столу под развесистым деревом, за которым кокетничали лопоухий красавчик примерно моих лет и миловидная девушка.
— Это Барбара Хаттон и мой муж Алекс.
Женщинам нравятся прилизанные мачо такого типа, особенно если у них хорошие манеры и таинственный ореол князя, бежавшего от страшных большевиков. Вся глубоко провинциальная элита Америки пока ведется на титулы, потом такие будут разве что альфонсами при пожилых миллионершах в Монако.
Ося невпопад брякнул первую пришедшую в голову шутку, Алекс натянуто улыбнулся, а Барбара готовно и заливисто рассмеялась, после чего хлопнула полбокала шампанского.
— А я про вас знаю! — она нашла меня расфокусированным взглядом. — Вы тот Грандер, что взорвал Гарвард! Мне рассказывал кузен, очень на вас ругался!
И она снова расхохоталась и чуть не упала со стула, но ее ловко придержал Алекс. Странная девочка — приятная, но неуверенная, смеется, а глаза невеселые. Такое впечатление, что она хочет забыться и ради этого хватается за любую возможность.
— Луиза, Джонни, господа, — сзади неслышно появилась Русудан, — гости хотят вас видеть!
Она изящно вклинилась между нами, подхватила под руки и развернула к общему веселью, где по натянутому поверх газона брезенту заскользили пары, танцующие под живой оркестр.
— Сеньор Серна, а что вы скажете насчет вспыхнувшей войны между Перу и Колумбией? Перу это же ваша родина?
— Это родина моих предков, — элегантно поклонился Панчо (и откуда что берется?), — наша семья давно уехала в Штаты, и я не слежу за событиями южнее Рио-Гранде.
Непрерывно жужжали разговоры, звучала музыка и звенел хрусталь у фонтана с шампанским.
— Смотри, это тот Грандер, у которого свой поезд и самолет!
— Позвольте вас пригласить…
— А она, как последняя дурочка, ему поверила…
— Я так и думала, что встречу вас здесь!
— Муссолини! Вот пример для нас всех! У него не могло произойти такого безобразия, как с «Армией надбавки»*! Уж он бы разогнал всю эту свору!
— Дэвид, не здесь же! Увидят!
— Как обидно, Серж, что вы проиграли этот гейм, вы заслуживаете приз больше, чем Энтони!
— Муссолини не допустил бы сборища, поскольку фашизм, по сути, модель классового примирения… Это дисциплинированное и эффективное движение.
— Он примчался с бриллиантовым кольцом, а она возьми и откажи…
— Но каков прогресс Италии при Муссолини! Вы слышали, что его министр авиации Бальбо готовит грандиозный трансатлантический перелет целой эскадры гидропланов!
— Гувер тоже не дурак…
— Можете не сомневаться: сто двадцать процентов.
— Дэвид!!!
— Возможно, эта модель годится для Европы, в особенности где высоко социальное напряжение, но у нас, в Америке, фашизм не сработает.
— Это Шанель? Хм… Какое у нее грубое лицо…
«Армия надбавки» — Bonus Army, голодный марш на Вашингтон ветеранов Первой мировой, разогнан полицией летом 1932 года с применением танков.
Неслышные и почти невидимые слуги обновляли фуршетные столы и сновали по саду с подносами.
— Пролетит ваш Гувер, вот увидите, низшие классы его терпеть не могут после краха…
— А Рузвельт слишком красный.
— И что? Вон, Грандер тоже красный.
— Среди миллионеров красных не бывает.
Развеялся, называется. Гадюшник, что здесь, что в Вашингтоне. Там Рузвельт немного вытянул, а потом вот эти унаследовали власть, деньги и влияние, после чего все закономерно покатилось к рейганам-бушам и клинтонам-байденам.
Я развернулся и пошел в сторону того столика под деревом, где оставил Алекса и Барбару, но меня немедленно вернула в круговерть гостей Русси — чтобы познакомить с Шанель.
Мы вежливо поулыбались друг другу и почти разошлись, но черт меня дернул спросить Коко, почему Хаттон так странно себя ведет.
— Вы разве не знаете? — густые брови Коко взметнулись на лоб. — Ее мать покончила самоубийством, Барбара первой обнаружила тело.
— О господи…
— Да, для девочки пяти лет это колоссальное потрясение…
Дальше наш разговор свелся к дежурным
