«я», ничем не отличается от любой другой иллюзии.
Зеркало других
В отражении человек осознаёт себя иным, чем он есть. Так закладывается основное человеческое измерение, структурирующее всю его последующую жизнь в бесконечности фантазмов.
Жак Лакан
Едва освоившись в своей первой клетке – физиологической тюрьме нашего тела, – мы тут же включаемся в новую игру. Нам предстоит создать для себя новую темницу – на этой клетке будет висеть табличка: «социальное я».
Все наши детские воспоминания, к сожалению, ложны.
Наш мозг за эти годы настолько анатомически изменился, что мы просто не можем вспомнить, что мы в детстве испытывали и переживали. Но давайте попробуем реконструировать, что с нами тогда происходило, с помощью научных данных.
В качестве метафоры лучше всего использовать феномен «броуновского движения». Это загадочное явление было случайно открыто британским ботаником Робертом Броуном.
Роберт Броун
Рассматривая под микроскопом частицы цветочной пыльцы, Броун внезапно обнаружил, что они способны двигаться, словно живые существа, по собственной воле!
Конечно, Броун ошибся. Как потом выяснилось, и ключевую роль в этом сыграл уже Альберт Эйнштейн, частицы пыльцы двигались под увеличительным стеклом его микроскопа вовсе не сами по себе. Они испытывали на себе воздействие невидимых глазу Броуна молекул воды.
Да, нам может казаться, что движение какого-то объекта происходит спонтанно, как бы исходит из этого объекта. Но это далеко не всегда так.
Марионетка приводится в движение невидимыми нитями кукловода, скрытого от зрителя за ширмой.
И поведение ребёнка – это не результат мышления или осознанных решений: он находится под постоянным воздействием двух потоков специфических импульсов.
Его толкают, с одной стороны, внутренние напряжения организма – голод, усталость, дискомфорт. С другой стороны, он находится в постоянном взаимодействии с другими людьми, от которых зависит, что с этими его напряжениями будет происходить.
Нам кажется, что уже с первых месяцев жизни ребёнок – «личность». Но в его поведении нет ещё ни нашего сознания, ни очерченных намерений. Просто в один момент в нём происходит то, что заставляет его плакать, а в другой – то, что вызывает у него двигательные рефлексы или смех.
Майкл Томаселло
В экспериментах знаменитого нейробиолога Майкла Томаселло детей сравнивали с детёнышами шимпанзе того же возраста. Им предстояло решить задачи на сообразительность – например, как достать орешек из банки с узким горлышком, если рядом есть другой сосуд с жидкостью.
К стыду всего нашего с вами – разумного – вида, до трёх лет шимпанзе справляются с такими квестами куда лучше человека.
Однако в одном типе задач детёнышам человека и в самом деле нет равных среди приматов – это задачи на социальное подражание.
Так что, когда мы говорим «обезьянничать», мы кривим душой и слишком переоцениваем обезьян. Правильнее было бы говорить «человечничать» – потому что именно наши дети демонстрируют невероятную способность к социальному копированию.
Эта способность настолько сильна в нас, что мы фактически начинаем жить в мире социальных отношений ещё до того, как осознаём себя в нём. Но это именно копирование, в этом нет никакой осознанности.
Маленький ребёнок не воспринимает других людей как личностей с их внутренним миром.
Они для него просто функциональные устройства для достижения целей.
Посмотрите, как дети играют «в маму» со своими куклами. Это набор стандартных действий: покормить, уложить спать, поругать, похвалить. За этими действиями нет внутреннего мира «мамы» – её чувств, мотивов, переживаний. Ребёнок просто копирует внешний рисунок поведения.
Он может увлечённо общаться с плюшевым мишкой, но реальные люди для него пока – лишь источник удовлетворения потребностей, ну или препятствия на пути к желаемому.
Так же малыш репетирует и свои первые социальные роли, играет не только «в маму», но и «в доктора», «продавца». Все эти игры показывают удивительную наивность детского восприятия социального мира. Ребёнок кормит куклу, делает ей укол, раскладывает игрушечные продукты. Но за этими его действиями нет понимания внутреннего содержания этих ролей – мотивов, ответственности, сложности.
Но как в таком случае происходит загадочный переход от имитации – «человечничанья» – к пониманию ребёнком своего места в социальном пространстве?
Ключевой фактор здесь самое сложное слово из всех – «я».
Я сказал: «Я!»
Специфика поведения в кризисе трёх лет говорит о том, что ребёнок мотивирует свои поступки не содержанием самой ситуации, а отношениями с другими людьми.
Лев Семёнович Выготский
Задумайтесь, откуда ребёнок может узнать, что значит слово «я»?
Обычно он слышит, когда слово «я» используют другие люди, применительно только к самим себе.
Никто не говорит ребёнку «Как я сегодня спал?» или «Что я хочет покушать?». Это звучало бы как минимум нелепо.
Конечно, ему говорят: «Как ты спал?» Но тогда ребёнок должен был бы решить, что он – это «ты», ведь именно так к нему обращаются. Мама говорит малышу: «Я тебя люблю». Папа, входя в квартиру, сообщает: «Я пришёл». Слово «я» всегда принадлежит кому-то другому.
Даже своё имя ребёнок сначала использует в третьем лице: «Маша пошла», «Саша пи-пи» и т. п. Что вдруг в нас меняется, из-за чего мы начинаем говорить от первого лица?
Лев Семёнович Выготский
Обычно это происходит в возрасте около трёх лет и сопровождается своего рода личностным кризисом, который был системно описан нашим великим соотечественником Львом Семёновичем Выготским.
Ребёнок становится абсолютно несносным. Он постоянно перечит взрослым, сопротивляется любой попытке о чём-то с ним договориться. Он словно превращается в главного дипломата Советского Союза, которого иностранцы называли «мистером „Нет“».
Он всё делает наперекор, капризничает: «Не хочу! Не буду!» Это становится его любимой позой. И родители часто в ужасе: куда делся их послушный малыш? Но он никуда не делся, он, напротив, только стал появляться.
Наше «телесное я» легко приголубить и убаюкать, но сейчас эта «животная самость» отходит на второй план. А на первый уверенно и агрессивно выдвигается нарождающееся «социальное я» ребёнка.
Но как его проявить, как о нём заявить, если не через противопоставление себя другим?
Ведь только сопротивляясь чужой воле, отстаивая свои желания, мы начинаем чувствовать себя отдельным существом.
И если на уровне «телесного я» мы были фактически растворены в происходящем, жили вне времени, моментом, то сейчас мы приступаем к построению «личных границ» – подобно барону Мюнхгаузену, хватаемся за волосы и вытаскиваем себя из болота.
В этом есть, конечно, особая ирония – наше новое «я» возникает именно в отношениях с другими людьми, но через протест, через конфликт с ними. Без других людей у ребёнка просто не может появиться «я», но появляясь, он противопоставляет себя другим.
То есть, чтобы стать социальным, мы должны противопоставить себя социальному – провести между ним и самим собой границу.
Это фундаментальное противоречие: самостоятельность нашего «я» определяется только конфликтом со средой, которая его же и порождает.
Наше «социальное я» в буквальном смысле представляет собой результат борьбы – как во внешнем мире, так и с самими собой. Это борьба между желанием власти и признанием, страхом и бессилием, между потребностью в любви и самозащитой.
Альфред Адлер
В своё время всё это прекрасно показал в своей «индивидуальной психологии» один из отцов-основателей психоанализа Альфред Адлер – автор знаменитого комплекса неполноценности.
С одной стороны, ребёнок ощущает себя
