Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
в том самом месте, что с особой, с которой она сдружилась наперекор благоразумию, судьба сведет ее опять. Так она бродит из страны в страну, пока, наткнувшись на край могилы, не отправится на вечную стоянку.
К каким людям попалась Ольга? Не станем следовать за ней. Бесконечно тревожная жизнь в природе часто очень однообразна на бумаге.
Месяцы быстро сменялись, ничего не изменяя в душевном положении Ольги. Окружающие ее особы считали ее холодною, равнодушною, часто скучною: она нисколько не старалась разуверить их; она с наслаждением хранила в самой глубине души пламенные чувства, стремление ко всему высокому и свое обожание к поэту; она таила свою внутреннюю жизнь, как таит скупец сокровища свои в дремучем лесу, и когда все засыпает вокруг него, когда для всех настает ночь, тогда только является его заря; он крадется к урочному месту и, один, на свободе, предается своим восторгам. Так Ольга, одна в своей избе, часто забывала свое положение и уносилась далеко в мыслях своих; ей грезились сны и надежды ее рано созревшего детства; сны и надежды, погребенные в могиле ее матери.
Но не всегда Ольга занималась одним духовным бытом своего поэта: она с неизъяснимым удовольствием слушала случайные рассказы об его образе жизни, его склонностях, его привычках; иногда казалось ей, что одна строка, написанная его рукою, была бы для нее драгоценнее Ватиканской библиотеки. Но он не знал об ее существовании; и тщетно Ольга стремит к нему душу и мысли свои; он высок, далек и не замечает ее в толпе своих поклонниц.
Но вот Ольга в Петербурге. В Петербурге, говорите вы?.. Да, она здесь, она в театре; театр полон, ложи блещут [135]; партер пестреет тысячью голов. Давали в первый раз оригинальную русскую драму, с шумом отворилась дверь соседней ложи. Ольга робко оглянулась на перья и бриллианты прибывших дам. Подле нее сидел маленький толстенький полковник с огромными рыжими усами.
– Ба! Гольцберг! как бог занес? – раздалось из соседней ложи.
– А! это ты, Разрубаев, – вскричал Гольцберг. – Вот три дня только как приехал в Петербург.
– По службе?
– Нет, я в отпуску; пытаюсь искать теплого местечка; не знаю, как удастся.
Полковник, усевшись в углу ложи, завел бесконечный разговор с своим старым товарищем.
Занавес поднялся, все смолкло, началась пьеса. Ольга удерживала дыхание, чтобы не проронить ни одного слова. «Какая гармония, какие мысли!» – восклицала она в душе. Каждое выражение падало на ее пылающее сердце небесной росой. И в чьей голове зародились эти звучные думы? Из чьей души вылилась эта пламенная любовь к родной России, это восторженное чувство к благу отечества. Если бы даже скорая афиша не сказала Ольге имени автора, то она отгадала бы его; она отгадала бы имя Анатолия по сочувствию, – по этой вдохновенной поэзии, – потому что один он в состоянии был так красноречиво выразить то, что чувствует в молчании всякое русское сердце. Вокруг нее раздавался шепот: «Видно, провинциалка! Она вся предана своей пьесе!» Снизу наводились на нее неотвязные лорнеты и зрительные трубки всех размеров. Но до них ли ей было? В продолжение коротких антрактов она обводила вокруг себя мутный взор, но все представлялось ей хаосом; в ее пылающей голове также был хаос, но хаос, полный небесных ощущений. Она только на минуту пробуждалась от своего забвения и отдыхала душою, чтобы с новою силою погрузиться в волшебный мир восторга.
Пьеса кончилась; гром рукоплесканий потряс здание; неистово кричали любители драматического искусства, вызывая актеров и актрис, но большее число требовало автора. Вся душа Ольги перешла в глаза, когда раздались эти клики: она смотрела на ложу, в которой он должен был явиться, прижимая руки свои к груди и как бы стараясь утишить биение встревоженного сердца; не румянец розы покрыл ее бледные щеки, – нет, они загорелись багровым цветом пылающей крови, и в ту минуту можно было принять ее за жрицу Дельфийскую [136], ожидающую с упованием и тоской появленья духа. Напрасно, автор не являлся!
Гольцберг, накидывая боа на плечи жены своей, шептал: «Пойдем, Олинька; право, хочется спать». Она не слышала. В двух соседних ложах судили о достоинствах драмы.
В ложе направо: Хорошо, прекрасно, чудо!
В ложе налево: Надуто и пусто! Приторно!
В ложе направо: Он человек с гением!
В ложе налево: Он из числа тех писателей, у которых гения или таланта достает только на одну книгу, именно на первую. Блеснул однажды и померк навсегда!
Ольга не слышала.
Крики начали утихать, любимые актеры вышли на сцену, раскланялись и ушли, ложи пустели; полковник дергал за рукав жену, уверяя то по-русски, то по-немецки, что ему сильно хочется schlafen [137], и Ольга с горьким чувством обманутой надежды поворотилась к дверям, готовясь выйти.
Дверь ложи налево отворилась, и дамы залепетали в один голос:
– Ах, Анатолий Борисович! поздравляем! какой успех.
– Вы заставили меня плакать!
– Отчего вы не показались на призыв?
– Славно, mon cher [138], – говорил толстый генерал, пожимая руку вошедшего. – Славно, брат Анатолий!
– Анатолий! – воскликнул еще один голос.
Ольга, не помня приличий, не замечая взоров, которые обратило на нее восклицание, схватилась за спинку стула, чтобы не упасть, и две крупные слезы выкатились из глаз ее, устремленных с невыразимым чувством на поэта, на ее идеал.
Многим это покажется преувеличенным и ненатуральным в женщине двадцати трех лет. Но я прошу вспомнить, что Ольга никогда не знала искусства мерить свои чувства аршинами светских условий или назначать им пределы, что она не умела холодно удивляться прекрасному. Душа ее сохранила весь жар, всю первобытную силу свою; пружины этой души были еще слабы и не расслаблены частым употреблением; предметы внешнего мира дотоле скользили у ней по ледяной оболочке, в которой она заключила свои прекраснейшие чувства, и святой огонь этих чувств не охолодел еще от прикосновения всесильного: «не принято в обществе».
Гольцберг, который сделал было несколько шагов из ложи, возвратился, не видя за собой жены. «Олинька, тебе дурно? верно, от жару!» И шарообразный полковник засуетился и побежал в коридор за стаканом воды.
Все это продолжалось не более двух-трех минут. Ольга пришла в себя: сильное смущение последовало за невольным забытьем; она заметила и насмешливые взгляды своих соседок, и глубокий испытующий взор Анатолия. Чье авторское самолюбие не тронулось бы скорее этим восклицанием, вылетевшим из глубины души, этим смятением, нежели всеми приветствиями модных дам, которые за минуту бранили пьесу!
Полковник возвратился, таща за собой слугу с большим карфином воды.
– Прошло! – сказала Ольга и исчезла из глаз изумленных
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
