рыцарям теплым дыханием, от которого у него мурашки пробежали по телу, сказала:
– Эти девицы – морок. Как только они дойдут до освещенного места, тут же исчезнут.
Рядом рассмеялась Люси и по-дружески толкнула тамплиера в плечо.
– Проснись, bellus Воин.
Опешивший рыцарь молча привел друзей к лодке. Не проронив ни слова, он дождался когда все погрузятся и оттолкнул лодку от берега, ловко запрыгнул на борт.
Наконец, они смогли выдохнуть, когда отплыли от берега на рыбацком суденышке. Амори и Четгер Яриг гребли поочередно, а девушки тихо переговаривались, пока не задремали.
К счастью, лодка двигалась по течению Сены, и уже к середине ночи Четгер Яриг заметил огни на торговом когге, который согласно договоренности поджидал их.
Весь следующий день и ночь спутники отсыпались, пока судно несло их к Кану. Монотонный плеск воды о борта и редкие голоса матросов дополняли ощущение покоя. Поздним вечером корабль вошел из Ла-Манша в реку Орн, и капитан, часто кланяясь и извиняясь за то, что не может из-за обмеления реки пристать прямо к берегу, высадил своих пассажиров у небольшого обрыва примерно в паре лье от Кана.
Друзья были рады и этому, ведь они были спасены. Простившись с капитаном, друзья отправились в Кан.
– Найдем постоялый двор. Отдохнем денек, наберемся сил и в монастырь, – поманил за собой остальных рыцарь, уверенно направляясь в сторону огней.
Монастырь. Это какой-то неправильный мед
Два монаха тащили упирающего осла, груженного двумя бочонками. Судя по кружившимся вокруг пчелам, возвращались они с монастырского луга, где собирали известный мед, на недоимку которого как раз и сетовал в письме аббат Фризо. И вот теперь упрямое животное категорически не хотело покидать сочную траву, и только грубая сила заставляла его медленно передвигать ноги в сторону монастыря.
Один из монахов успел изрядно взмокнуть от натуги, пытаясь заставить скотину идти по своей воле; второй же, судя по возрасту и одежде – послушник, бегал кругами и давал ценные на его взгляд советы.
– Брат Иосиф, сдается мне, ты неправильно тянешь этого посланного нам на испытание осла, – в очередной раз нараспев заметил молодой, худенький послушник. Он склонил голову на бок, полагая, что такая поза придает ему ученый вид, и тем самым он видит все обстоятельнее напарника.
Грузный монах искоса бросил раздраженный взгляд на своего младшего спутника, но сдержался и спросил елейным голосом:
– И как же, по твоему мнению, будущий брат мой Гвалтерий, следует мне тащить его?
– Любая животина заслуживает ласки, а не палки, брат Иосиф. Ведь как говорил святой брат Франциск Ассизский: “все твари под небесами, все живое и неживое, прославляют Господа и восхваляют Его величие!”
Иосиф покраснел от напряжения, дернул осла и повернулся к своему напарнику.
– А что, Гвалтерий, может, покажешь мне, как надо. Думаю, оттого у меня и не получается, что без должной науки я это делаю.
Младший, не почувствовав подвоха, схватил веревку и хотел продемонстрировать свои умозаключения на практике старшему брату, но не учел стремления осла вернуться на пчелиный луг. Если брат Иосиф мог удерживать животное, то Гвалтерий мгновенно оказался носом в земле, а победитель противостояния помчался обратно напрямик через редкие заросли деревьев.
Проклиная глупую молодость и свое терпение, брат Иосиф поднял за тунику своего спутника над землей и легким тычком отправил его вслед за убежавшим животным. Сам же медленно побрел вслед за обоими, размышляя, что уже теперь точно они пропустят обед, да еще и получат нагоняй от келаря, что-де поздно вернулись, и как не рассуждай, а с ослами (и им подобными) палка все же полезнее ласки.
Громкий вопль вырвал его из размышлений и заставил от неожиданности схватиться за ближайшее дерево. Крик повторился. Иосиф крикнул своему напарнику в ответ, дескать, чего ты раздираешься на весь свет.
На его голос выскочил из зарослей Гвалтерий, бледный и с трясущимися руками. Иосиф с одного взгляда сообразил, что дело нечисто и вместо готового было сорваться грозного окрика, тихо подошел и почти ласково спросил:
– Что с тобой, брат мой?
Молодой монах повернулся, ткнул рукой в сторону зарослей и испуганно пробормотал лишь одно слово.
– Там…
Иосиф кивнул и, вытянув шею как любопытная утка, медленными шажками направился в указанном направлении. Он ступал осторожно, не понимая, что могло стать причиной такого страха: дикий ли зверь, змея или нечто иное.
Он подошел к зарослям лещины и дикой малины, раздвинул густые ветви, но ничего не странного не заметил. Он собрался вернуться обратно, чтобы расспросить молодого монаха, как вдруг взгляд его упал немного вбок, и он увидел детскую ладошку, присыпанную землей.
– А дальше я прочитал молитву деве Марии-заступнице и осмотрелся повнимательнее. Там в тени зарослей, скрытый от посторонних глаз, присыпанный землей и листьями, лежал мальчик, окруженный обезглавленными гниющими животными. Вроде бы кошкой, и несколькими крысами. Голова его была скрыта под облепленным снующими насекомыми рогатым черепом. Признаюсь, липкий ужас мгновенно обуял меня. Я бросился прочь и утащил с собой Гвалтерия. И вот мы, ваше преосвященство, разыскали этого проклятого осла именем Навуходоносор и, палками выгоняя из него лень, прибежали без промедления в монастырь.
Брат Иосиф закончил рассказ и вытер пыльным рукавом свой мокрый лоб, оставляя грязные разводы на раскрасневшемся от бега лице. Гвалтерий в противоположность своему напарнику все еще очень бледный не мог вымолвить и слова, лишь часто кивал, подтверждая всем своим видом правдивость поведанной истории. Наконец, оба перекрестились и поклонились висящему слева от аббата распятию Христа в зале Капитула, после чего молча уставились на сидевшего напротив настоятеля, ожидая его распоряжений.
Аббат Фризо молча слушал со своего возвышения в зале капитула, сильно подавшись вперед. Костяшки пальцев левой руки, вцепившиеся в сиденье, побелели от напряжения. Другую руку он облокотил на колено, опустил на нее свое лицо, лишь изредка поднимая голову, чтобы взглянуть на мгновение на рассказчиков, затем снова наклонялся и замирал.
Чело его резкими своими чертами напоминало римский бюст. Был там и горбатый нос, и глубокая, словно горная расщелина, морщина, прорезавшая выступающий лоб, и высокие худые скулы.
Несмотря на общий благородный облик аббата, левый глаз его был заметно больше правого, непроизвольно моргал и немного косил в сторону, придавая лицу шельмовской вид. Всякий раз, когда во время проповеди аббат наставлял своих подопечных на путь скромности и послушания, дабы избежать мук в аду, он при этом так забавно подмигивал им словно заговорщик, что просто приводил братию в исступление из-за безуспешных усилий сдержать вырывающийся смех. Несмотря на
