посильней (так он мыслил). Наверное, остается на той же работе – идеология и культура.
И тут сразу же надо трезво оценить ситуацию: а долго бы он там продержался? Мелькали же упоминания о том, что к нему как к чужаку относились и Булганин, и Маленков (с которым у него были давние, со времен маленковского союзника Берии, ненавистнические отношения). И, небось, не только они.
Хорошо, представим, что он удержался, и что в итоге в руководящей группе созрела мысль: Шепилова надо делать первым лицом в коллективной руководящей команде следующего поколения. (В Китае, в конце-то концов, пришли к такой системе смены лидеров, и она сейчас отлично работает.) И вот он возглавил СССР – допустим, речь о середине 60-х. Причем страна, в отсутствие Хрущева, обошлась без катастрофы в экономике, без катастрофы в идеологии, без Карибского кризиса и прочих бедствий во внешней политике. Никаких потерянных лет, никакого выползания из кризиса, все пути открыты. Что бы делал Шепилов в качестве лидера, если вдобавок предположить, что ни в какой парализующей внутриполитической борьбе он бы не участвовал? А с самого начала – что хотел, то и мог творить?
Повторим: СССР без хрущевских экспериментов был бы довольно сильным государством. Мы говорили, что в 50-е отставание СССР от США и прочих держав не так уж и ощущалось. Может, тенденция бы сохранилась? И тогда – с холодной войной или без – мы имели бы сильную, но спокойную и не истеричную внешнюю политику, и круг друзей СССР был бы еще шире.
А что тогда?
Давайте сразу скажу: я веду дело к тому, что еще в 60-е в СССР можно было бы проделать то, что смог сделать Китай начиная с конца 70-х. Другое дело, что успех убаюкивает. Китайские реформы на рубеже 70-х и 80-х начались с такой нулевой точки, что ниже некуда. Полный погром экономики, общества, идеологии, ноль иллюзий – оттого у них все и получилось, в некоем соответствии с идеей академика Сахарова о «конвергенции» систем. А в СССР «после Молотова» я, наоборот, допускаю обратную ситуацию – старт с убаюкивающе высокой точки, когда вроде и меняться незачем. Это было бы проблемой.
Так или иначе, с чего бы Шепилов начал? Что лично его задевало, беспокоило? То, что ему самому приходилось произносить с трибун пустые, никого не задевающие коммунистические формулировки, причем омертвение идеологии произошло еще при Сталине.
Без сомнений, для начала Шепилов искренне попробовал бы оживить марксизм. Организовать дискуссию, сделать то, что в Китае называлось «пусть расцветают все цветы», только – в полном соответствии с его убеждениями – без оргвыводов против слишком хорошо проявивших себя идейных противников. И как, ожил бы марксизм? Или превратился бы в какую-то просвещенческую форму социал-демократии… да опять же как в Китае сегодня?
Но в любом случае вокруг Шепилова объединилась бы мощная команда из «шестидесятников», сомкнувшихся бы единой командой с людьми шепиловского поколения и склада мысли в общем желании гуманизации советского строя. Шепилов идейных противников не боялся никогда, думая, что он их сильнее. Ярких людей – тоже, он бы их двигал вперед и вверх. А вдобавок он, с большим скрипом, не сразу – но умел слушать и меняться. Уж как минимум люди не боялись бы говорить ему какие-то вещи снова и снова.
Еще – он превратил бы Академию наук в полноправную ветвь государственной власти, или ее неотъемлемую часть. И попробуйте сказать, что от этого вышло бы что-то, кроме пользы.
Да, сопротивление хрущевских (серых и неграмотных) кадров приходу «империи лучших» было бы яростным. Но что-то мне подсказывает, что еще до утверждения Шепилова у власти его предшественники вернули бы сталинскую кадровую политику – привлекать самых ярких, требуя от них невозможного – без сталинского отстрела таковых. «Серым» было бы трудно бороться.
А как насчет немножко капитализма, как это было в те же времена в Венгрии, при замечательном реформаторе Яноше Кадаре? Ну, немножко ведь как бы не в счет… Поначалу. Вот приусадебные участки и личный скот точно бы ни у кого не отбирались.
И дальше либо эти реформаторы вместе двинули бы вперед какие-то уже совсем мощные преобразования советского общества, или… это произошло бы сразу после ухода Шепилова (если бы он в последние моменты начал сопротивляться молодому и сильному зверю, которого сам же вырастил).
Не забудем возрастной фактор. Мы приняли в качестве исходной точки, что Шепилов пришел к власти в середине 60-х. Ему 60 лет. Есть успешные главы государств и в 70, но давайте к середине – концу 70-х пожалеем и нашего героя, и тех, кому тоже к этому времени захочется порулить. Тем более что Шепилов бы ни в коем разе не оттирал пригодных кандидатов от высших постов. Они бы после него рулили хорошо.
Взращенные им таланты убрали бы его с дороги? Возможно. Но этот политик мог бы без лишних мучений уйти, потому что власть как таковую не любил. Он любил добиваться того, что считал для себя важным, а это не совсем то же самое, что власть.
Но вот и политическая игра в «если бы» закончена. Да к черту ее, эту политику. Только ради политики, что ли, я писал эту книгу?
Да ведь если меня, в моей удивительной жизни, чему-то научил опыт моего деда – это тому, что пошла бы она подальше, эта ваша политика, и особенно – эта ваша власть.
Сколько раз в жизни у меня были развилки, когда влево пойдешь – откроется политическая или близкая к ней карьера: учреждения, должности, близость к вершинам… И каждый раз я как-то инстинктивно шел вправо, или как бы сама жизнь меня туда несла.
Потому что – подумаешь, удовольствие, приспосабливаться, терпеть, встраиваться в команды, идти вверх шаг за шагом до самого верха. За это, что ли, люди любят власть? Нет, тут лишь цена таковой, на мой взгляд – непомерная. А вот то трепетное обожание множества людей, которое окружало моего деда до самых последних дней – ради этого ничего не жалко. Враги предпочитали вредить ему, отсиживаясь за линией горизонта, а близкие-то были рядом, с их восхищенными глазами.
Так эту высшую из наград ведь не власть дает, а что-то совсем другое. Например, когда ты был в этой власти – и не боялся, раз за разом, говорить в лицо кому угодно то, что думаешь и так, как думаешь.
Быть собой, к восторгу близких и не очень близких: какая невероятная роскошь. Это – настоящее, как
