бога в конвертах, чтобы через письма бог проникнул в сны как можно большего количества людей, поселился в них и ел человеческий страх».
Вот в чем заключалась миссия зубастых жрецов. Не брошюрки иеговистов, а споры своего мистического патрона доставлять по адресам. Как заразу. Как сибирскую язву.
– Подойди к нему, – сказала пани Моравцева мягко. – Пусть он тебя рассмотрит.
Илья шагнул в комнату. Здесь пахло протухшими продуктами, но запах больше не казался ему отталкивающим. Плесень покрывала стены и бетонный пол, и ее текстура пробудила в Илье зависть. Он жаждал быть таким, как эти великолепные плесневые грибы.
От кургана из писем и посылок отпочковывалась тропинка, выложенная конвертами. Она вела ко второй бумажной груде у ног божества.
– Какой он красивый, – произнесла пани Моравцева с тоской в голосе.
– Когда я нашел его, – сказал Карел, – на нем был железный обруч. Как можно было надеть уродливый обруч на что-то столь прекрасное?
В глубине комнаты стояла мумия вроде тех, которые находят в болотах или показывают в документальных фильмах о передвижных ярмарках позапрошлого столетия. Хотя она была значительно ниже Ильи, ростом с первоклашку, казалось, она парадоксальным образом нависает над паствой. Грибок поразил выдубленную кожу, мумия почти полностью почернела, и лишь на ступнях и ключицах сохранились розоватые пятна. Жутковатая кукла никогда не была человеком – ребенком или лилипутом. Скорее ее сделали вручную для какого-нибудь цирка Барнума, как Фиджийскую русалку, изготовили из дохлого орангутанга, свиной кожи, клея и папье-маше. Илья всматривался в крупную голову, в тонкий истлевший нос. Шкура трещала на костном каркасе. Редкие пряди седых волос липли к морщинистому скальпу. Верхняя губа уродца задралась, демонстрируя черные зубы. Скрещенные руки наполовину погрузились в грудную клетку, как в трясину. Под ними были впалый живот, таз, смехотворно тонкие ноги-веточки с шишками коленей. Гениталии отсутствовали. Илья не понимал, что удерживает мумию в вертикальном положении.
– Господи боже, – выдохнул он.
Из пальцев мумии росли ногти, ороговевшие придатки кожи, такие длинные, что они завивались и перекручивались. Под надбровными дугами была пустота: ни намека на глазницы. Зато посреди лба зияла темная дыра. Черт-циклоп взирал на Илью этим отверстием и скалил зубы. Фольклор не сообщал, что черти умеют пролазить в сны и сводить человека с ума; превращают почтальонов в психопатов с неоновыми клыками; живут в современной Праге. Или Илья невнимательно читал.
Он смотрел на мумию, а мумия смотрела на него. Ногти – как ленточные черви. Лобный глаз – как сгусток тьмы или как сам ад. Илья ощущал себя «Вояджером», потерявшемся в межзвездном пространстве, кричащем от ужаса в космической пустоте.
«Кто ты?» – спросил он без слов, и ему так же молча ответили:
«Я – Лихо».
«Ты убил Лесю?»
«Я приказал».
Илья обернулся. Почтальоны ползали по полу, поедая плесень. Соскребали ее с бетона и совали в слюнявые рты, облизывали стены, и при этом их глаза сверкали, точно свечи в пустых тыквах черепов. Илья моргнул, и видение пропало. Почтальоны стояли за порогом, ожидая. Они пели, не размыкая губ, издавая тоскливый монотонный гул. Вика тоже вперилась в мумию. Илья оторвал от них взгляд.
«Зачем надо было убивать Лесю?»
«Чтобы ты был пуст. Чтобы я поселился в тебе, как в ничейном доме».
Глаз циклопа сделался еще чернее. Горячий и смрадный ветер подул Илье в лицо, хотя впереди была глухая стена. Одновременно Илья почувствовал, как с ветром что-то ломится в его голову. Электрический разряд прошил позвоночник. Илья привстал на цыпочки, судорожно вытянулся и стиснул зубы.
Темнота сочилась в его разум, покрывая мозг плесенью. Это было больно – принимать в себя бога. Бог оказался большим, теплым и гладким. Сейчас он покидал свое давнее убежище – морщинистую куклу – и искал новое гнездо. Карел или Моравцева служили ему верой и правдой, но даже они были слишком тесны, а пани Весела и вовсе свихнулась от божьих прикосновений. Но Илья… такой полый человек… такой удобный дом…
«Прочь!» – закричал Илья внутри своей черепной коробки. Его челюсти оставались крепко сжаты. Рот наполнялся кровью: клацнув зубами, он откусил себе кончик языка.
Он увидел на изнанке век что-то вроде тучи саранчи, вылупившейся из мумии и теперь пытающейся забиться в Илью.
«Нельзя позволить ему войти. Как его выгнать? Леся, как это выгнать?»
Илья обратился к покойной подруге, будто к ангелу-хранителю.
«Не сдавайся, дурак, – сказала ему Леся, перед тем как они расстались навсегда. – Ты же супермен».
«Супермен. – Мысль застучала, точно крошечное, истекающее кровью сердце. Чудо, что Илья сохранил способность соображать. Боль притупилась, он словно наблюдал за происходящим со стороны. – Супермен… Кристофер Рив… Тот фильм про детей-телепатов, мы смотрели его с Лесей… Рив, игравший в молодости Супермена, воображал кирпичную стену, чтобы защитить разум от вторжения».
Илья сосредоточился и представил баррикаду. Это было легко, он видел фотографию с баррикадой каждый день. Он мысленно пририсовал к баррикаде людей с ружьями и пистолетами. Повстанцы открыли огонь, и саранча заметалась. Тьма попятилась, но тут же атаковала вновь.
«Работает!»
Повстанцы, созданные силой его воображения, расстреливали саранчу. Бог почтальонов зарычал. Волнообразными движениями туча насекомых ввинтилась в баррикаду, прогрызая себе путь, поедая несуществующее железо. Там, где она летела, баррикада покрывалась плесенью. Один повстанец выронил ружье и упал, за ним повалился другой, третий. Баррикада рушилась.
«Не дайте ему войти!» – взмолился Илья.
Но оборона была разбита. Саранча подмяла под себя парикмахера из цирюльни «Мойжишек». Последний повстанец, кажется, юный пан Вейгел, будущий домовладелец – Илья запутался – выпустил в тучу обойму и был погребен под руинами баррикады. Бог извивался среди покореженных троллейбусов и сплюснутых урн и летел, летел в голову Ильи. А в реальности Илья просто замер напротив мумии, под голой лампочкой. Циклоп скалил зубы. Почтальоны пели.
«Нужно заклинание, чтобы прогнать его! – подумал Илья. – Нужно волшебство».
Он вспомнил, как в детстве, впечатленный случайно увиденным клипом Мэрилина Мэнсона, боялся, что шок-рокер прячется за занавеской, и бабушка успокаивала его и показывала занавеске кукиш – лучшее, как она объяснила, средство от нечисти.
Атакуемый подлинным злом, Илья скрутил дулю и почувствовал подушечкой большого пальца перстень на пальце среднем: подарок Леси. Безделушка с выгравированными буквами эльфийского алфавита. Илья прокрутил ее вокруг пальца, вообразив, что может прочесть письмена, что там записана особая молитва против циклопа:
«Барокко, рококо, ар-нуво!»
Поток насекомых содрогнулся. Илья ощерился.
«Готика, ар-нуво, классицизм! Барокко, мама, дядя Гонза! Во имя Леси, Оли Доскач и Святого Чарльза Буковски! Аминь!»
Тьма схлынула, вернулась в мумию. Освобождение окатило Илью волной ужасной боли. Болел травмированный язык. Илья упал на
