телеграфировать Ларошу, чтоб не приезжал. Измучился, но зато облегчил работу желудка. Сонливо провел все время до чая и после чая. Однако ж написал 6 писем и занимался немного. После ужина Нерона играл. Бесцеремонность автора достойна изумления, но не подражания.
21 февр[аля]. Вьюга страшная. Не выходил сегодня вовсе. – Утром окончил рапсодию для Макара. Получил большое письмо от Н. Ф. о семейных делах. За обедом был всего суп и пирог, и, несмотря на крайнюю воздержанность, я чуть не заболел и невероятно томился от тяжести на желудке. Нет! Нужно ехать в Виши; после чая и нескольких минут тоски сел за переписку рапсодии. Неожиданно приехал милый Н. А. Губерт, вероятно, вследствие письма к Баташе [123] о хандре. Добряк этот Губерт! Дописал первую часть рапсодии. Ужинали, кажется, он был неумерен в пище… Играли в винт. Болтали. Я совершенно выздоровел. Вьюга утихла. Кажется, завтра хорошая погода будет. Уложил Губерта.
22 февр[аля]. Суббота. Встав, напившись чаю, набеседовавшись с Губертом и пописавши, пошел с Алёшей в Клин. Аптека. Начало катанья. Повар, одевшийся черкесом. На извощике домой (после неудачных попыток рябчика достать). Завтрак. Тоничка [124] объелся и завалился спать. Я пошел опять в Клин. Погода изумительная, чудная, божественная. Возвратившись от глазения на катающихся, пил чай, играл, – а Губерт все спал. С ним поехал в больших санях на встречу гостей. На вокзале. Покупка рябчиков. Поезд. Баташа, Ремизов, Зверев. Дома. Борис Юргенсон. Обед. Винт. Чай. Карточная ссора Баташи с мужем. Развел всех по спальням.
23 февр[аля]. Зверев уехал рано. Пил чай сначала с Борисом; потом, мало-помалу, собрались все. Погода очень теплая, но снежная. Я с Борисом отправился пешком погулять. Беседовали. Посетили кладбище. На станции. Разговор с поваром. Наши приехали. Однако ж Сафоновы [125], ради встречи коих мы все собрались, не приехали. Обед, блины; чревоугодничество всех, кроме меня. Винт. Почему у меня очень были расстроены нервы и особенно холодны руки. Проводил их. На вокзале расстроившая меня телеграмма от Модеста. Ужин дома. Читал Олеария [126].
24 февр[аля]. Великий пост. Вставши, прогулялся (прочитал перед тем записку Герке [127] о делах Муз[ыкального] Общ[ества] в Петерб[урге]). Писал письма. Пошел на встречу Лароша. Приехал. Дома обед и прогулка в Клин за валенками. У Скокова [128]. Знакомые. Домой на извощике. После чая я занимался перепиской пиэсы, Маня у себя писал статью. Ужин. Играли Моцарта. Беседовали до 11 часов. Я очень рад его приезду.
25 февр[аля]. День чудесный, но все еще морозный. После чая немножко писал (меня стесняла близость Лароша). С ним гуляли, были в Клину. После обеда письма писал. Ездил с Алёшей в Клин. Был у «ефимон» в Дворянской и в Соборе. Чай дома. Занимался. Ужин. Играли с Ларошем Моцарта и беседовали.
26 февр[аля]. Спал очень нехорошо – сам виноват (во сне Щуровского видел, очень живо, даже слишком). После чая (Ларош уже успел прогуляться) занимался не долго. В 11 часов пошли гулять по шоссе вправо. Светло, ясно, чудно, но холодно. Возвратившись (злился на приставанье мальчиков), обедали. Ларош ухаживал за Аришей. Лёша в его комнате читал письма и газеты. Он заснул. Я походил, посидел, потом, вооружившись лопатой, работал в саду. Ходил по галерее – тепло, как летом. Алёша возвратился из города. С сжиманием сердца, как все последнее время, говорил с ним – уж очень уезжать не хочется, и жаль его. Чай. Занятия. Письма. Ужин. Немножко поиграли (Балакирева). Он осовел и в 10 час[ов] спать лег. Писал Победоносцеву [129] по поводу Орлова [130] и его регентского места.
27 февр[аля]. Писал все утро ответ на полученный от Шишкова [131]запрос об Орлове. За обедом в самую приятную минуту явился неожиданно настройщик. Сцены Алексея. Его сестра. Пошли с Ларошем в Клин; оттуда он уехал, а я гулял, был в аптеке, у Скокова менял деньги (разговаривал с знакомым толстяком), прослушал канон Андр[ея] Критского в Соборе и вернулся с извощиком Иваном. Чай. Ларош никуда не годился во весь день. Он в самом деле серьезно расклеен умственно. Я просидел почти вплоть до ужина у него. Оперы Монтеверде и т. д. Письмо к М-те Кросс. За ужином разговор о покупке имения, который раздражал меня. После ужина вспоминал с Ларошем старину, говорили об Обере и т. д. Он ушел в 4 ч[аса] и на прощание с бухты-барахты сделал признание, что терпеть не может моей музыки. Зачем это?
28 февр[аля]. Пил чай с Маней. Он уехал. Занимался. После обеда ходил телеграфировать Суворину [132]. За чаем вздумал читать Алексея Толстого, и его Дамаскин и Грешница заставили меня неожиданно пролить много слез. В этом елейном состоянии духа, которое всегда бывает после сильного художественного восторга, вдруг телеграмма от Ситовского, что В[ел.] К[нязь] будет. Значит, все планы к черту! Отчаяние, недоумение и опять страх и отвращение к поездке. А тут еще письмо Модеста, очень расстраивающего свойства, было сегодня, – ох…! Ходил кормить голодающую собаку Новиковой. При сумерках лютая тоска напала на меня. Письма. Успокоился. Ужин. Играл свою 2[ – ю] сюиту и очень рад был, что она совсем не так дурна, как я вообразил себе.
1 марта. Весна; тепло и светло. Утром соблазнился чудесной погодой и все почти время прогулял. В Клину был базар. Подачки разным попрошайкам. (Ледоколы.) Вернулся около 12. Заходил к Прасковье жаловаться на то, что псы голодают. Однако ж успел удачно поработать. Обед. Ходил по галерее; солнце грело и веселило. Поиграл Нерона и потом, уступая припадку сонливости, дремал на диване в уборной. Чай. Гулянье. Что за божественная погода. Занимался очень удачно. После ужина играл Нерона. Все еще не могу достаточно надивиться наглой бесцеремонности автора. Ах ты шут гороховый! Ей-богу, злость берет, смотря на эту партитуру. А впрочем, ведь оттого я играю эту мерзость, что сознание превосходства, по крайней мере, в смысле добросовестности, поддерживает мою энергию. Думаешь, что пишешь гадко, ан посмотришь на эту дребедень, которую, однако ж, серьезно исполняли, – и на душе легче. Мне стыдно, что я с такой злостью отношусь к подобному явлению, – но перед кем же в дневнике притворяться?..
2 марта. Холод по-зимнему. Выезд из Мадина [133]. В вагоне. Дети и кормилица. Завтрак. Москва. Пешком на заседание, состоявшееся не в Консерватории, а у С. Μ. Третьякова, бывшего накануне нездоровым. Глупость Эрдмансдерфера. Обед у Губертов. Зверев, Ремизов. Винт. В 12 ч[асов] домой.
3 марта. Беседы
