надежду, сэр Дравик, – хриплю я. – Я хочу не надеяться, а умереть. Хочу упокоиться и снова увидеть свою мать.
Его взгляд наполняется болью, словно он увидел кого-то хорошо ему знакомого. Смехотворная мысль о полном уничтожении Дома Отклэров и даже памяти о нем на Станции искушает меня как золотой плод. Я колеблюсь, глядя на его протянутую руку. Последние полгода прикосновение к чужой коже не предвещало мне ничего, кроме боли. Я смотрю ему в глаза.
– Вы можете пообещать мне успокоение?
Писк аппаратуры замедляется, сердце замирает в ожидании ответа.
– Когда все будет сделано, – отзывается он, – обещаю выполнить твое желание.
Непреложная правда.
Я протягиваю руку и касаюсь его мягкой ладони своей мозолистой.
8. Новициус
Novīcius ~a ~um, прил.
1. новый, свежий
Ось, где живут благородные, медленно вращается в центре кольца Станции, постепенно приближаясь и разрастаясь в окне ховеркара Дравика. Негромкий гул двигателя отгораживает нас от шума сотни ховеркаров, несущихся потоком по оранжевой ленте твердосветной магистрали. Водительские места пусты: ховеркары программируемые.
– Никогда прежде не ездила на ховеркаре, – говорю я. – Всегда только в вагонах общественной подвесной дороги.
– Полагаю, отныне в твоей жизни многое будет случаться впервые, – усмехается Дравик, сидя напротив меня и держа на коленях трость. На лбу под челкой мышиного оттенка у него нет сияющего ультрафиолетом венца, символа благородных, зато он обладатель личного ховеркара – очень дорогого, если судить по внутренней отделке, серебряной с бледно-голубыми лилиями. Гладкость тонкого льняного блио, которое он принес мне вместо больничной рубашки, ласкает кожу – мои туники из мешковины не идут с этой одеждой ни в какое сравнение. Шерстяная шаль широкая, в ней нет ни дырки, проеденной молью. И ботинки из мягкой кожи пришлись совершенно по ноге, не то что сплетенные из пластика сандалии, к которым я привыкла.
– В вашем грандиозном плане есть один серьезный изъян, – говорю я. – Я не училась верховой езде.
– Это поправимо, – беспечно кивая, отзывается Дравик.
– Собираетесь послать меня в академию, в один класс с малолетками?
– Незачем. Я раньше увлекался ездой. До Кубка Сверхновой еще два месяца, времени более чем достаточно, чтобы научить тебя всему, что я знаю.
Я вскидываю брови. Так он и правда благородный. Или… был им?
– От этого у вас травма? От верховой езды?
– Нет, – он постукивает пальцами по правому колену. – Это скорее… личное. А вот у тебя таких травм нет, и, если мы хорошо натренируем тебя, их и не будет.
– Можно подумать, я какое-то животное, – скалюсь я. Его улыбка остается безоблачно спокойной.
– А ты разве не готова стать животным ради того, чтобы отомстить?
Я фыркаю, откидываюсь на спинку сиденья и складываю руки на груди. Если верить его словам, подготовка наездника – легкое дело, но я провела в постели два месяца и мое тело ослабело. Даже если я овладею всеми премудростями верховой езды, попытка одержать верх в поединке с благородными, которые учились этому искусству годами, если не десятилетиями, – закончится для меня полным провалом. На их стороне техника. И опыт. А у меня – ничего. Дравик мог бы выбрать подготовленного наездника из благородных, выпускника академии, который выступил бы за него, и…
– Почему именно я?
Он барабанит по ноге.
– Я не могу ездить верхом, а ты – рассчитывать, что уничтожишь Дом. У каждого из нас есть то, что нужно другому.
– Я спросила не об этом.
– Твое ментальное рукопожатие в седле Призрачного Натиска прошло идеально – у тебя поистине дар. В первый раз у наездников часто идет кровь носом и случаются обмороки.
– За этим можно было бы обратиться к любому первогодку академии. Все потому, что я в отчаянии и мной легко манипулировать?
– Нет.
– Потому, что я ненавижу благородных?
– Нет.
– Тогда почему?
Тихое урчание двигателя. Перезвон усыпанных сапфирами бус, покачивающихся под потолком ховеркара. В лучах солнца драгоценные камни переливаются, отбрасывая маленькие радуги на пассажира, который одаряет меня мягкой улыбкой – улыбкой, означающей, что ответа не будет, что он не может или не хочет дать его, и тут я понимаю, как сглупила, доверившись ему. От всего этого несет манипуляцией и контролем. Я вскакиваю. Уловив мое движение, ховеркар автоматически сбавляет скорость до черепашьей.
– Откройте дверь, – требую я.
– Синали… – начинает Дравик.
– Я сказала, откройте чертову дверь!
Он и не думает прикоснуться к запястью. Хотя панель управления ховеркара наверняка связана с его визом, на этой Станции повсюду резервные и аварийные системы, даже на транспорте благородных. Я нахожу кнопку, спрятанную снизу на дверной ручке, нащупываю ее пальцем…
– Неужели ты правда думаешь, что отец убил твою мать по собственной воле?
От этого вопроса моя рука замирает.
– Семеро, – продолжает Дравик. – Семеро членов Дома Отклэров высказались за то, чтобы убрать ее. Они принудили к этому твоего отца и помогли найти, выследить и убить твою мать. Это был групповой сговор. Как и все сделки благородных.
У меня звенит в ушах, в рот будто набили железных опилок. Ему помогала вся семья. Кинжала, перерезавшего горло матери, касалась не только рука наемного убийцы. Я сжимаю в ладони ее подвеску-крестик. Сильнее. Еще сильнее. Мимо нас ослепительными вспышками проносятся ховеркары. Проходит вечность, прежде чем ко мне возвращается способность говорить.
– Эти семеро… Вы уверены в их причастности?
– Полностью, – подтверждает Дравик. – За те два месяца, пока ты выздоравливала, я проверил каждого из них. Если пожелаешь, я предоставлю тебе доказательства их виновности.
На миг мне хочется усомниться в словах этого странного человека. Хочется, чтобы он оказался неправ, но я чувствую, что это не так – конечно, все они желали нашей с матерью смерти. Они же Дом. Они действуют вместе, заодно. И на карту поставлена честь каждого, а не только отца.
Я откидываюсь на сиденье, ховеркар сразу набирает скорость. Дравик продолжает без улыбки:
– Я рассчитывал, что мы обсудим условия нашего соглашения, когда окажемся дома, но… за каждый выигранный тобой поединок на Кубке Сверхновой я предлагаю тебе убийство одного из этих семи благородных. А если ты выиграешь Кубок, я уничтожу Дом Отклэров.
Внезапно недосягаемый золотистый плод порождает множество плодов поменьше, находящихся гораздо ближе.
– Каким образом вы?..
– Связи. Люди, места, обстоятельства – все это тебя не касается. Твоей заботой будет только верховая езда, – он чувствует мою нерешительность. – Считаешь, я не смогу избавиться от них?
Не сводя глаз с ладоней, я говорю:
– В ваших способностях я не сомневаюсь, не то что… в своих.
Он снова расплывается в улыбке.
– Вот уж не думал, что доживу до
