того дня, когда кто-то из потомков Отклэров станет принижать себя. Храбрая девочка, ты напоила уборщика, пробралась в бдительно охраняемый турнирный зал, обвела вокруг пальца одного из наездников, угнала боевого жеребца и заколола герцога. Мне известны криминальные авторитеты из Теневого кольца, которые не могут похвалиться таким внушительным списком заслуг.
– Верховая езда – другое дело.
Он устремляет в окно задумчивый взгляд.
– Пожалуй, да.
Наш ховеркар ныряет в черный туннель и вылетает из него в сияние искусственной луны, которая заливает своим светом каждое нарядное здание и дорогу, покрытую брусчаткой. Ось, где живут благородные, издалека всегда казалась мне миниатюрой, чем-то вроде кукольного дома, а теперь я вижу, как фонтаны изливают струи воды затейливыми антигравитационными спиралями – они проходят прямо у меня над головой, устремляются вверх, в стороны, между зданиями, оплетая небо. Благородные расхаживают по тротуарам под голографическими зонтиками, наряженные в расшитые янтарем корсеты и вычурные деревянные маски. Причудливые маленькие существа сидят у них на руках – обезьянки, собачки, в процессе разведения изменившиеся до неузнаваемости. Негромкая музыка музыкантов, которые играют на настоящих инструментах из белой древесины тюльпанного дерева, слышится почти на каждом углу, шуты в подсвеченных неоном колпаках и переливчатых, как крылья бабочки, костюмах мелькают повсюду, развлекая группы зрителей.
Ни попрошаек, ни крыс, ни тощих псов, роющихся в отбросах, ни потрепанных мотыльков, бьющихся о неоновые фонари. Ни крови на мостовой. Ни грязи, ни труб, изрыгающих желтую серу. Все наполнено свежестью и запахом духов, сверкает голографией и драгоценным деревом, всюду звуки музыки и журчание воды – чистой воды, за которую в Нижнем районе убивают, могут пырнуть ножом, а здесь ее превратили в искусство, сделали так, чтобы маленькие питомцы могли резвиться в ней, забавляя хозяев.
Бешенство взметается во мне, и его взрыв завершается приступом тошноты.
– Занятно, не правда ли? – осведомляется Дравик, в глазах которого пляшут огоньки, и протягивает мне пластиковый пакет. Я хватаю его. Снаружи слышится чей-то смех. Начинает играть оркестр. Веселая музыка пытается приглушить хриплые звуки, с которыми меня выворачивает наизнанку, но безуспешно.
* * *
К тому времени, как тошнота утихает, наш ховеркар сворачивает на тихую боковую улочку в стороне от музыки, танцоров и благоухающей толпы. Мы поднимаемся вверх по холму, поросшему сочной зеленой травой и тюльпанными деревьями (настоящими, какие были на Земле), склон холма усеян особняками благородных, выстроенными из мрамора. Ховеркар притормаживает перед огромными воротами, и те с готовностью распахиваются, как пасть из черного чугуна.
– Приехали, – небрежным тоном объявляет Дравик.
Ховеркар скользит над прорезанной в склоне холма подъездной дорожкой, ведущей через сад. В отличие от пышной изумрудной растительности, окружающей другие особняки, этот сад поблекший, запущенный, с пожелтевшей травой и чахнущими тюльпанными деревьями. И все же… здесь столько свободного места, я и не представляла, что такое возможно на Станции. И деревья настоящие – с листвой и корнями, змеящимися, как щупальца врага на воротах ангара. А особняк из мрамора и стекла на вершине холма с легкостью вместил бы пятьдесят семей из Нижнего района.
Я крепче вцепляюсь в пакет с рвотой: я знала, что благородные Дома живут в комфорте и роскоши, но увиденное вблизи это ранит гораздо больнее, реальнее. На нас надвигается особняк посреди площадки, усыпанной белым гравием, в окружении мраморных статуй святых и грешников. Святой Петир висит вверх ногами на своем перевернутом кресте, как воплощенное смирение и напоминание, как низко я пала.
Меня угораздило вновь вверить свою жизнь в руки благородного.
– Добро пожаловать, Синали, – Дравик взмахивает тростью, – в мой дом. И твой, разумеется, – на все время существования нашего альянса. Идем?
Жестом он приглашает меня войти, и я, не успев сделать двух шагов от входной двери, замечаю пыль, толстым слоем покрывающую каждый бархатный диван, каждую довоенную картину. Пыль даже на мраморном полу, в ней видны дорожки, протоптанные там, где чаще всего ходили. Тени заполонили комнаты, лишь несколько теплых огоньков подмигивают в самой глубине особняка. Это и есть запах Дравика – запах моли, времени и тревожной темноты. Я бросаю взгляд по сторонам в поисках стражи, но, если бы он хотел сдать меня властям, думаю, вряд ли потащил меня ради этого в район благородных.
– Надеюсь, ты простишь мне этот беспорядок, – говорит Дравик, поравнявшись со мной. – Я стараюсь по возможности проводить здесь как можно меньше времени.
– Почему?
Он медлит, потом отвечает коротко:
– Из-за воспоминаний.
Не знаю, зачем он хочет, чтобы я участвовала в Кубке Сверхновой и почему выбрал именно меня. Не знаю, можно ли ему доверять. Но воспоминания и боль, заставляющая держаться от них подальше, – то, что хорошо мне знакомо.
Внезапно раздается лай, точнее, его металлическая имитация, и я вижу, как по коридору на нас несется блестящий робот формой и размером примерно со среднюю собаку. Он сделан из золота, но одна лапа и часть туловища заменены тронутыми ржавчиной деталями, покрытыми давно поблекшими голостикерами и детскими лазерными каракулями. Постукивая висящими ушами, робопес подходит, останавливается у ног Дравика и старательно виляет ржавым хвостом.
– А-а, – Дравик смотрит на него с улыбкой, в которой заметен оттенок горечи. – Значит, он до сих пор поддерживает в тебе жизнь?
Робопес лает, бегает вокруг ног Дравика. Он выглядит странно, но не так пугающе, как выродившиеся питомцы, которых благородные всюду таскают с собой, – и конечно, внушает гораздо меньше страха, чем человек, стоящий сейчас рядом. Я медленно протягиваю к робопсу руку, он смотрит на меня полированными сапфировыми глазами и настороженно принюхивается.
– Привет, – шепчу я. – Я Синали.
Робопес рычит, металлические губы раздвигаются, обнажая перламутровые зубы.
– Тихо! – усмехается Дравик и переводит взгляд на меня: – Не обращай внимания. Пережиток давно ушедшей эпохи, ничего более.
– Хозяин…
Я вздрагиваю при виде белого видения, возникшего из сумрака: это старик, лицо которого белее бумаги, а седые волосы торчат во все стороны, наэлектризованным облачком окружая голову. Он настолько тощий, что кажется выеденным изнутри – от него остались лишь кожа да кости. Резко контрастируя с вздыбленными волосами, его бриджи и туника безукоризненно опрятны, осанка безупречна.
– Вы вернулись, хозяин Дравик, – хрипло произносит он с улыбкой. Я могла бы поклясться, что Дравик поморщился, услышав, как его назвали «хозяином».
– Вернулся, Киллиам. Комната для гостьи готова?
– Да, – Киллиам поворачивается ко мне с улыбкой на бумажно-тонких губах. – В ней есть все, что приличествует юной госпоже. Как же отрадно видеть, что Лунная Вершина вновь принимает гостей…
– А бункер? – прерывает Дравик.
– Я сам перенастроил системы, хозяин. Паутины скопилось порядочно, и посетитель оказался голоднее обычного…
– Отлично, – Дравик забирает
