из сумки то горсть какого-то белого порошка, то пучок трав, то какие-то сушеные то ли грибы, то ли овощи. И все это он бросал в котел, каждый раз сопровождая разнообразными прибаутками, вызывавших у утратившего всяческую бдительность лесного чудища взрывы добродушного громогласного хохота. Издалека могло показаться, что около лесной избушки собрались пара друзей, посидеть, отдохнуть от опостылевшей домашней рутины, может быть даже раздавить по ковшу чего-нибудь согревающего. Пасторальная идиллическая картина. Ежели позабыть, что именно варилось в котле.
И вот, наконец, незадолго за заката, когда солнце уже почти касалось вершин столетних деревьев, колдун завершил свое священнодействие и торжественно поднес одноглазому великану последнюю пробу. Приняв выпученный в крайнем удивлении глаз и невнятное восхищенное мычание того за высшую похвалу своей стряпне, он с легкостью, неожиданной для столь сухощавой фигуры, подхватил котел и поволок его в избу.
Глава 5
И пока верлиока, кряхтя, поднимался со ступенек да, тяжело переваливаясь, хромал в избу, Архип уже все подготовил по высшему разряду. Котел закинул на печь, на массивный стол сметал две тарелки с аппетитно дымящимся мясом — в ту что поболее, с горкой, для хозяина, под его богатырские стати, в ту что поменьше, пара небольших кусочков — для себя.
— Не побрезгуй, батюшка, — промолвил Архип, взбираясь на придвинутый к столу ящик. Верлиока жил бобылем и потому имел у стола только одну лавку. — Отведай.
От тарелки вкусно пахло вареной свежаниной. Травы, которыми сдабривал варево при готовке колдун и темный настой, которым щедро приправил уже при подаче, распространяли настолько густой одуряющий запах, что рот великана вопреки любому размышлению, наполнился слюной. Не заставляя себя долго упрашивать, он бросился к столу и схватил прямо руками самый большой кусок. Яростно рыча, великан запихал его в рот. Обжигаясь и давясь раскаленным, словно вышедшее из горнила железо, мясом, обливаясь пряным тягучим соусом, пачкая в нем и в вытекающем ижиру спутанную неухоженную бородищу, одноглазый громила шумно дышал, отплевывался и оглушительно чавкал, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень удовольствия.
Когда тарелка опустела больше чем на половину и верлиока утолил свой голод достаточно, чтобы вспомнить, что он за столом не один, ноздри его защекотал еще один непривычный аромат. Он с удивлением отвел свой единственный глаз от тарелки и уставился на уже закончившего трапезу человека. Архип, расслабленно развалившись на сундуке, с полуприкрытыми глазами посасывал резную деревянную трубку, выпуская густые облака белесого дыма. И густой землистый запах этого табака, сладковатый и насыщенный, настолько же отличался от привычной верлиоке копеечной северной махорки, которой ему удавалось изредка разжиться от незадачливых торговцев да путешественников, насколько свежая родниковая водица отличается от тухлой болотной жижи. Архип, словно почувствовав взгляд хозяина приоткрыл глаза и тепло улыбнулся чудовищу:
— Угостить табачком, батюшка? Давай трубку, набью тебе. Не трава нашенская сушеная, не лапти молотые, с югов, из Турции самой доставленное!
Верлиока не имел никакого представление, что это за такие "турции" и где они находятся, но он табачка оттуда отказываться даже и не подумал, а сразу протянул инструмент колдуну. И снова на глазах чудовища начало разыгрываться то ли какое-то священнодействие, то ли чародейский ритуал. Архип вытащил из сумки пакет с мелкомолотым черным порошком и жестяную банку с табаком и принялся укладывать их в люльку слоями вперемешку, тщательнейшим образом утрамбовывая пальцем каждый слой.
— Так вкуснее будет. Поверь, батюшка, — уверенно ответил он на удивленный взгляд чудовища.
В какой-то момент верлиоке надоело ждать, он выхватил трубку у гостя и засунул в рот. Из очага он достал лучину и, ткнув в табак, глубоко затянулся. Последней осмысленной мыслью чудовища было удивление от того, что на губах его гостя змеится победная злая ухмылка. А потом люлька трубки с громким шипением разлетелась снопом белых искр.
Яркая вспышка ослепила единственный выпученный глаз, хлопья горящего табака опали на одежду и бороду и те мгновенно вспыхнули чадящим пламенем. Из-за нечистоплотности верлиоки, горючий состав из приготовленного в алхимическом тигеле земляного масла, который хитрющий колдун смешал с травяным соусом, пропитал и волосы, и одежду, а горел он очень хорошо. Верлиока вскочил, выплюнул трубку и что есть мочи заорал, выбросив изо рта столб огня, словно заправский Змей Горыныч из всяких былин. Все тот же состав, проглоченный во время еды, тонкой горючей пленкой растекся по пасти и глотке чудовища, и нескольких искр, проглоченных в момент взрыва трубки, оказалось достаточно, чтобы воспламенить его. Истошно вереща, верлиока бросился к двери, намереваясь, видимо, нырнуть в стоящую около крыльца огромную бочку с водой, но Архип вскинул руку и произнес Слово. Магия Слов, настоящая, всамделишная волшба, почти позабытая, не деревенские заговоры. И рассыпанные по полу гвозди послушные его воле зашевелились, встали на шляпки остриями вверх. Гвозди были не совсем обычные, хоть и не несли в себе никаких чар. Просто откованы они были из самородного железа, не не познав ни тигля плавильщика, ни горна кузнеца. Холодное железо, первейшее средство против сякой нечисти. Единственный его недостаток — уж очень плохо поддается волшебству. Только самое древнее и мощное могло с ним совладать. На один из таких гвоздей верлиока и наступил своею здоровой ногой. Взревев еще раз, гигант оступился и, словно подрубленное дерево рухнул, головой разворотив очаг и опрокинув на себя все еще кипящий котел. Рев неожиданно оборвался. Гигант замер, то ли от боли, то ли от силы удара лишившись сознания.
Архип медленно поднялся с сундука и подошел к распростертому врагу. Выглядел тот ужасно — волосы на голове и роже практически полностью сгорели, кожа была покрыта многочисленными волдырями и ожогами — единственный глаз то ли от огня, то ли от крутого кипятка лопнул, словно перезрелая тыква, и почти вытек, руки, лицо и плечи были покрыты страшными волдырями от ожогов. Но пламя от воды потухло. А главное, верлиока был все еще жив — грудь его тяжело, порывисто и неровно, но явственно вздымалась. Убить такое чудовище было очень непросто, поэтому Архип поспешил убраться подальше. Дверь он подпер костылем, прошептал несколько строчек над закопанным у порога гребнем а потом бросился освобождать детей. Мальчишки все так же крепко спали, не добудиться, и сейчас, это было только на руку. Некогда было тратить время, чтобы их успокаивать и объяснять что от них требуется. Оставшимся от Никифора топором Архип снес замок, закинул одного на левое, а второго на правое плечо, благо те были худющими и жилистый Архип почти не замечал их веса, и помчался в
