что ты нашла себе взрослого мужчину криминальной внешности. Это правда? Ты с ним?
Ах, Гоша, Гоша. Настучал уже бабуле. Вот спасибо.
Поднимаю глаза на Гордея, а тот тоже с блеском в глазах ждет моего ответа.
— Ну да… — выдыхаю я в трубку.
Так лучше, пусть думает, что у меня безрассудный роман, чем о то, что меня похитили. Она точно этого не переживет.
— Только Гоша преувеличил. Внешность у него не криминальная.
— Тая, ну разве так делается? Я не узнаю тебя… Немедленно вернись домой!
— Баб, тут связь совсем плохая, я почти тебя не слышу, — говорю, потому что мои три минуты истекают. — У меня все хорошо, я тебя люблю. Поговорим, когда вернусь.
— А когда ты…
Бабуля не успевает задать вопрос, потому что три минуты проходят, и Гордей отключает, убирая телефон в карман.
— Умница.
— Что дальше? Сколько ты будешь меня здесь держать?
— Это зависит от твоего отца.
Встаю с места. Аппетит пропал, сил воевать уже нет, оставаться наедине с этим подонком я больше не хочу.
— Все? Доволен? Спектакль окончен, мне можно подняться наверх?
А Гордей идет на меня, и мне совершенно не нравится огонь в его кофейных глазах. Отступаю.
— Не подходи, — настороженно произношу я. — Прекрати вторгаться в мое личное пространство! Ты больше не привлекаешь меня как мужчина. Ты, если хочешь, мне отвратителен теперь.
Упираюсь в стену спиной. Гордей подходит вплотную и ставит руку на стену возле моей головы. От его тела исходит жар, но я покрываюсь холодными мурашками.
— Тая, Тая, — с усмешкой качает головой. Вторая его рука ложится мне на талию, сжимая ткань платья. — Нельзя провоцировать мужчин. Это вызывает желание доказать, кто сверху.
— Не смей меня трогать! — пытаюсь вырваться, но мужчина вжимает меня своим телом в стену, выбивая из легких кислород.
— А то что? — оскаливается, провоцируя меня. И я не нахожу ничего лучшего, как размахнуться и залепить этому подонку пощечину, отбивая собственную ладонь. Его лицо дергается, на щеке остается красный след. И я замираю, ожидая сдачу. — И это тоже возбуждает, — усмехается мне в лицо. — Очень, — его голос хрипнет.
Закрываю глаза, сглатывая. Мне кажется, вот именно сейчас внутри сработал щелчок и я выключилась. Злость, ярость, отчаяние, желание бороться с этим мужчиной сходят на нет. Я просто хочу, чтобы он больше меня не трогал.
— Просто отпусти меня наверх, пожалуйста, — шепчу ему, всхлипывая. Тишина, его дыхание обжигает мое лицо.
Гордей отступает, и я глотаю воздух, словно не дышала все это время.
— Расслабься, детка. Я отлучусь до завтра. Ты под охраной, но дом в твоем распоряжении. Поужинай нормально. Ты же голодна. Парни тебя не тронут, если не дашь им повод. И лучше не провоцируй их, поверь, они не будут с тобой столь аккуратны, как я, — кидает он и выходит из гостиной на улицу, а я сползаю по стене на пол. Так бывает, когда перенервничаешь и нет сил даже на анализ происшедшего.
Глава 7
Гордей
Страх и боль — лучшие способы управления людьми. К сожалению, в наше время не придумали ничего более гуманного.
Моя цель — не запугать эту девочку или сломить ее. Страх должен держать ее в напряжении, чтобы она не наделала глупостей и не разрушила мои планы. Все просто: если дать женщине волю, то она сядет на шею. Но если держать ее на коротком поводке и показать, что будет, если откажется играть по правилам, то она станет более управляемой.
Страх — это тонкий инструмент, требующий точности ювелира. Им не ломают, а манипулируют. Страх напоминает женщине, что она жива, пока я дозволяю.
Главное — не позволять жертве думать, что страх безоснователен. Пусть боится собственного воображения.
Но даже страх требует надежды. Иначе он перестает быть оружием, и нить управления обрывается.
Паркую машину на стоянке салона «Черная орхидея». Разминаю затекшую шею, пытаясь избавиться от напряжения и ноющей боли в затылке. Физически я относительно здоров, если не считать моего небольшого изъяна в виде хромоты, которую уже никак не исправить. Нерв задет и не подлежит восстановлению. Это мое пожизненное напоминание о Дыме.
Еще одно напоминание, не самое страшное и болезненное.
Напряжение и головные боли — последствия моего образа жизни. И я избавляюсь от них, как умею.
Нажимаю кнопку звонка. Перезвон, поднимаю голову на камеру над дверью. Щелчок магнитного замка. Дверь открывается, прохожу внутрь небольшого холла, в котором всегда пахнет сандалом и бергамотом.
— Добрый вечер, — тихо здоровается со мной Милена, на самом деле это не ее настоящее имя. Здесь не принято раскрывать личности. У Лидии все конфиденциально. Окидываю взглядом девушку. Она, как всегда, в «униформе», которая состоит из кожаных ремней, оплетающих ее тело, совершенно не скрывая интимные детали. Киваю ей.
— Лидия у себя?
— Да, конечно, она вас ожидает, — улыбается Милена и провожает меня. На самом деле сопровождение мне не нужно, я знаю этот элитный притон до мелочей, но Лидия фанатка антуража и ритуалов. От того ее бизнес процветает уже не один год.
Милена идет впереди, я за ней, любуясь ее упругим задом, который я не раз натягивал.
Мы проходим по коридору мимо комнат. Девушка открывает для меня черную матовую стеклянную дверь и пропускает вперед «в святую святых» Лидии.
Прохожу. Дверь за мной беззвучно закрывается. Здесь ничего нового. Комната — кокон из полумрака, где воздух пропитан ароматом миндального масла. Стены обтянуты черным бархатом, поглощающим звуки. На большом постаменте находится ложе, а балдахин с тяжелыми складками ткани отбрасывает узорчатые тени, словно паутина. Мраморный черный пол с серебряными узорами. В утопленном на небольшом возвышении массивном джакузи уже бурлит теплая вода, растворяя кристаллы соли.
В углу «игровая»: кожаная кушетка с ремнями из мягкой замши, блеск хромированных цепей на стене и аккуратно свернутые плети с рукоятями из слоновой кости. Потолок зеркальный, чтобы «жертва» видела себя со всех сторон: беспомощной, прекрасной, застигнутой врасплох собственным отражением.
Лидия стоит возле ниши со стеклянными полками, перебирая флаконы с маслами, где смешаны афродизиаки и миорелаксанты.
Скольжу взглядом по ее огненно-рыжим волосам, собранным в тугой высокий конский хвост, тонкой белой шее, ровной спине, лопаткам, бедрам, прикрытым прозрачным черным пеньюаром, под которым вместо белья тоже кожаные ремни, подчеркивающие грудь, оплетающие бедра и стройные ноги.
Кидаю рубашку в кресло, делая глубокий вздох.
Это не комната. Это сцена, где боль переливается в наслаждение, а контроль маскируется под заботу. Но, как бы парадоксально это ни звучало, только здесь я по-настоящему расслабляюсь.
