и без проблем прошел на территорию. Офицер по вопросам спецобслуживания выделил мне железную кровать с тремя одеялами, банку мясных консервов, потом проводил до входа в столовую и оставил утопать в грязи, сказав на прощанье: «Чувствуйте себя как дома!»
На мне был обычный гражданский костюм, а повсюду сновали мальчишки в военной форме, не обращавшие на меня никакого внимания. Я чувствовал себя далеко не «как дома». И, главное, вообще не представлял, как стать здесь своим.
Мне показалось, что все идут в одну из казарм, и я решил направиться в ту же сторону. Это оказался клуб. Я вошел в него в надежде, что кто-нибудь со мной заговорит. Вскоре солдат, дежуривший за барной стойкой, спросил, чего бы я хотел выпить. Я преисполнился благодарности к этому человеку и попросил теплого пива, которое хлестали все вокруг. Молодые летчики, которым предстояло стать первыми, кто пролетит над Европой в знаменитых «Летающих крепостях», выглядели тихими и подавленными. Одни читали старые американские журналы, другие, сидя поодиночке, строчили бесконечные письма. Единственным местом, где что-то происходило, был центр комнаты. Там стоял большой стол, вокруг которого сгрудилась толпа солдат.
Когда я протиснулся между их спинами, кто-то вскрикнул: «Хай-лоу!» – и сгреб с центра стола здоровую стопку денег. Я следил за действиями игроков, но долго не мог взять в толк, что же это за игра. Наконец стало понятно, что это какая-то весьма заумная разновидность покера. Вскоре один игрок вышел из-за стола, и у меня появился шанс стать своим. Мне любезно разрешили присоединиться к игре, сдали две закрытых и одну открытую карту и потребовали с меня полкроны. Потом выдали еще три открытых карты и одну закрытую, прося за первые по несколько шиллингов, а за последнюю – два фунта. После того как все карты были розданы, игроки начали объявлять свои комбинации. Одни говорили «хай», другие – «лоу». Я внимательно посмотрел на то, что было у меня в руке. На некоторых картах были нарисованы какие-то важные физиономии, на некоторых – небольшие цифры. Поэтому я сказал: «Хай и лоу». На меня посмотрели с подозрением. Велели показать три закрытые карты. Я показал… все рассмеялись, и двое солдат поделили между собой деньги, поставленные на кон.
ЧЕЛВЕСТОН, АНГЛИЯ, ноябрь 1942 года. Командир отряда американской 301-й бомбардировочной группы и личный состав внимательно слушают инструктаж, предваряющий налет на Сен-Назер, где дислоцировались немецкие подводные лодки, угрожавшие американским кораблям, шедшим в Северную Африку.
ЧЕЛВЕСТОН, АНГЛИЯ, ноябрь 1942 года. Штурман американской 301-й бомбардировочной группы.
Спустя некоторое время я сходил в свою комнату за камерой и взял реванш, сняв со всех ракурсов игроков, читателей журналов, писателей писем, любителей теплого пива и граммофонных пластинок.
К полуночи клуб опустел – на следующий день был запланирован вылет на задание, общий сбор был назначен на раннее утро. Нас разбудили в пять утра, и все поспешили на предполетный инструктаж. Один из офицеров подробно описал погодные условия, другой – приметы цели, которую надо поразить, а третий долго рассказывал о том, сколько у противника зениток и истребителей. К шести часам все собрались в клубе и стали ждать команды на взлет. Нервное и томительное ожидание. Все молчали. Это был всего лишь третий боевой вылет на территорию Европы. В девять по громкоговорителю объявили, что небо над Францией закрыто и все могут идти спать. Солдаты были злы и разочарованы. Пришлось им вернуться к своим журналам, письмам, теплому пиву, покеру и непролазной грязи.
Минуло четыре однообразных дня. Я много фотографировал, тренировался играть в «хай-лоу» и узнал много интересных разновидностей покера: «Плевок в океан», «Бейсбол» и «Красная собака». К пятому дню у меня напрочь кончились деньги, но на этот раз вылет не стали отменять. Я проводил моих друзей-картежников к их самолетам и снял их под всеми возможными углами. Молодой лейтенант по фамилии Бишоп взлетал последним и, перед тем как подняться в кабину, повернулся ко мне и стал позировать. Он был пацан как пацан, но его нос удивительным образом напоминал нос его «Летающей крепости», поэтому я снял их вместе. Такая композиция мне очень понравилась.
Самолеты поднялись в воздух. Лишь спустя шесть долгих часов, проведенных на диспетчерской вышке, я увидел на горизонте первую возвращающуюся «Крепость». Мы принялись считать, сколько самолетов приближается к авиабазе. Утром из Челвестона красивым строем ушли 24 машины. Теперь мы насчитали всего 17 самолетов, разбросанных по всему небу.
Они кружили над диспетчерской вышкой и ждали разрешения на посадку. У одной из «Летающих крепостей» было отстрелено шасси и поврежден фюзеляж. Диспетчер приказал этому самолету садиться первым и пытаться приземлиться на брюхо. Я приготовил «Contax» и отщелкал ролик пленки, снимая приземление. Когда машина наконец остановилась, я побежал к ней, на ходу настраивая второй «Contax». Люк кабины открылся, и то, что осталось от парня, сидевшего в ней, спустили вниз и передали врачам. Он стонал. Два следующих бойца, которых вынули из самолета, уже не стонали. Последним из самолета выбрался пилот. С ним вроде бы было все в порядке, если не считать небольшой раны на лбу. Я подошел поближе, чтобы снять его крупным планом. Внезапно он остановился и закричал: «Вот таких снимков ты и ждал? Фотограф!» Я убрал камеру и уехал в Лондон, ни с кем не попрощавшись.
Я ехал в поезде. В моей сумке лежали удачно отснятые пленки. Я ненавидел себя и свою профессию. Это фотографии для гробовщиков. Но какого черта? Я не хочу быть гробовщиком! Если уж участвовать в этих похоронах, поклялся я себе, то не в роли постороннего.
* * *
Я хорошенько выспался, и на следующее утро мне уже было лучше. Бреясь перед зеркалом, я затеял дискуссию с самим собой о несовместимости профессии репортера с мягким характером. Если бы я привез снимки солдат, режущихся в покер, но не снял бы раненых, картина получилась бы лживой. Фотографии убитых и раненых показывают людям, что на самом деле происходит на войне, и я был рад, что успел отснять эту пленку до того, как раскис.
Позвонили из «Illustrated». Я сказал, что сделал «сенсационные» снимки. Мне пообещали тут же выслать курьера, чтобы забрать пленки и проявить их.
Я не забыл происшествия на аэродроме, и мне страшно не хотелось влезать в военную форму. Я пригласил рыжеволосую Пэт, секретаря американской военной разведки, на обед, надеясь выяснить, что получение аккредитации нельзя ускорить. Она сказала, что
