направлен в зал. Никаких эмоций не показывает, а я не пойму – рванет или нет. Ничего не понимаю. Что делать – тоже. Взять, сгрести в охапку, спрятать ото всех и не выпускать, пока не услышит меня? Да. Делаю к ней шаг, приняв решение, а она резко идет навстречу, огибает меня и останавливается лишь на краю сцены.
– Изменник! – кричат из зала.
– Фу! А я голосовала за тебя!
– Ты обманывал беременную девушку?
– Или ты не только ей заделал ребенка?
Отдельные обрывки фраз долетают до меня, но не трогают. Меня вообще мало трогает происходящее, пока Лиля не выстреливает громким «хватит» со сцены. В один миг смолкают все; даже Лейла, решившая сбежать от лишнего внимания и гнева отца, к которому сунулась при матери, застывает на полусогнутых ногах на пути к выходу. Тим, спасибо ему и на том, гасит прожектор, чтобы мы не чувствовали себя как на витрине, и теперь я вижу десятки, сотни уставившихся на нас лиц.
– Но он обманывал… – выплевывает снова кто-то, а Лиля резко перебивает, пока я подхожу ближе, чтобы лучше видеть ее.
– Он не обманывал! – прикрывает на миг глаза, а сама говорит громко и четко. Сжимает маленькие кулачки и следом вытягивается струной так, что кажется выше, чем есть. – Меня не обманывал. А мы…
Так и смотрит только перед собой, пока я мысленно умоляю ее обернуться.
– Данил мне не изменял, – заявляет твердо и улыбку давит из себя безразличную. Меня пугают такие перемены в ней. – Он не мог мне изменить, потому что мы не встречались по-настоящему. Он меня не обманывал и ничего мне не обещал. И может, – запинается, – ц-целоваться… он может целоваться с кем захочет. Мы просто подыграли сплетням, чтобы выиграть конкурс.
Каждое ее слово бьет болевым прямо по сердцу. А она никак не останавливается, гасит меня контрольными в голову:
– Мы… – короткий вздох, – всего лишь сплетня. И всё.
Мои мысли превращаются в кровавое месиво. В ступоре медлю несколько секунд, пока Лиля спускается со сцены под громогласную тишину. А когда по щелчку включаюсь и бегу следом за ней, начинается хаос: все вскакивают с мест, шумят, спорят друг с другом, что-то выкрикивают в мою сторону. Плевать. Я пробираюсь через толпу, теряю ее из виду. Сердце на панике стучит так, что вот-вот пробьет дыру в ребрах и выскочит из груди.
– Она ушла туда! – Лиза машет руками в направлении, куда теперь мчусь.
Нагоняю Лилю у гардероба, перехватываю за локоть.
– Стой! – вырывается жесткое и острое, как бритва. – Стой, – сразу повторяю просьбу спокойнее и нежнее, хотя дыхание сбито и каждый вдох-выдох дерет горло.
Лиля не делает резких движений. Не отдергивает руку, но высвобождает ее. Обнимает себя, пятится от меня. Мотает головой, но глаза сухие. Только бы не начала плакать. Я не хочу, чтобы она плакала из-за меня. Только не из-за меня.
– Выслушай, пожалуйста, стой, – прошу, когда снова опускает взгляд, ускользая. – У меня с Лейлой давно ничего нет.
– Ты не должен… – говорит, видимо, с паркетом, потому что смотрит под ноги.
– Да, было. – Не слушая ее, продолжаю: – Недолго. Но мы разбежались. Еще до тебя.
– Я понимаю…
– Ничего ты не понимаешь! – завожусь я. – Да, было дело, я заходил за кофе для нее первое время, но… Лиль, я ни о ком другом думать не могу с тех пор, как встретил тебя. Я никуда без тебя не собирался, ни в какую Канаду, – ты придумала себе ерунду. Мне никакая Канада не нужна без тебя. Я тебе не врал. Я люблю…
– Остановись.
Ее шепот больше похож на шипение, но я настаиваю и повторяю лишь громче:
– Я люблю тебя, и для меня все это не игра!
Лиля вздрагивает, резко закрывает уши и жмурится, как маленький ребенок. Мотает головой, не желая слышать правду. А я не отступаю. Подхожу к ней, касаюсь пальцами щеки – так она закрывает лицо руками и тяжело дышит.
– Я уже не понимаю, что правда, а что нет, – говорит приглушенно. – Мы же и правда притворялись. – Поднимает на меня влажные глаза. – Откуда ты знаешь, что мы не заигрались?
Я знаю. Как это можно не знать?
– Мы были вместе по-настоящему, – обнимаю ее лицо ладонями, не позволяя отвести взгляд. – Та ночь была настоящей. Я люблю тебя по-настоящему.
Лиля вцепляется пальцами в мои руки, и надежда греет мне душу, но недолго. Она отводит их, чтобы оставил ее в покое.
– Пока тебя не было, в моей жизни все шло ровно и относительно спокойно, а теперь… – всхлипывает надрывно. – Мне так больно… вот здесь.
Она накрывает то самое место, где яростно колотится сердце, где у меня тоже болит.
– И страшно… – едва различаю слова по движению ее губ, потому что говорит почти неслышно. – Я так сильно боюсь…
– Бояться – это нормально.
– Не для меня, – еще сильнее, на грани отчаяния, мотает головой. – Я… мне… мне нужно побыть одной. Подумать, как быть дальше с… университетом, учебой и… – шмыгнув носом в последний раз, она переходит на деловой тон. Режет продольно по венам.
– Не сбегай от меня, – повторяюсь я. – Ты не из пугливых.
Все равно бежит.
– Прости.
Подпрыгнув и перегнувшись через стойку, она самостоятельно хватает пуховик с крючка и несется в сторону выхода. Как раз когда тяжелая дверь распахивается и в клуб заходит смутно знакомый тип, который здоровается с Лилей. Точно, ее однокурсник – видел их вместе в универе не один раз, еще когда не были близко знакомы. Помню, даже ревновал к нему. Тот, быстро оценив ситуацию, предлагает подкинуть ее домой, она тут же соглашается и выскакивает на холод. Я за ней, но…
– Мужик, давай тише ты. – Мне преграждают путь, а я напрягаюсь всем существом. – Не бей: вижу, что хочешь. Не знаю, что у вас творится тут, но сейчас ты только наломаешь дров. Выдыхай давай. Я отвезу ее, прослежу, чтобы домой зашла, – мне Ларина не левый человек. Она тоже остынет, успокоится, а потом вы…
– Рома, это не я! – выскакивает будто из-под земли Таня, с которой Тим мутил. Хотя бы сейчас без своей псины. – У меня было видео, но я не сливала его! Лиля нормальная, я бы не стала… – Она только сейчас замечает меня и сразу хмурится. – К твоему сведению, я предупреждала Лилю, чтобы держалась от тебя подальше.
Рома говорит, что ему плевать, кто виноват, и сваливает вслед за Лилей. Мне теперь тем более плевать. На все. Поэтому, когда из зала высовывает исцарапанную морду Савельев и открывает рот в мою сторону, я на
