пушистых ресниц. – С застежкой.
Она поворачивается ко мне спиной, а когда медлю (туплю), смотрит назад через плечо. И ноги сами ведут меня к ней. Сердце в предвкушении бьется навылет. В голове взрываются фейерверки, а я всего лишь касаюсь ее обнаженных плеч. Это фиаско. Я как пацан. Медленно, растягивая секунды, веду пальцами по ее рукам, шее, спине. Двигаю бегунок молнии вверх, и Лиля вздрагивает, – нет, я ничего ей не прищемил. Тоже чувствует. Тоже жмурится до искр из глаз. Так какого черта тогда…
– Ты хочешь уехать в Канаду? – выдает скороговоркой на одном дыхании, все еще не открывая глаз.
Так сильно жмурится, что после могут остаться морщинки. И кулаки сжимает до глубоких следов от ногтей.
– С чего ты взяла? – ожидая чего угодно, но не этого вопроса, произношу я.
– Слышала твой разговор с родителями.
На ускоренной перемотке дохожу в голове до нужного момента. Вспоминаю, в какой обстановке проходил разговор, хлопок двери, который, как выясняется, мне не почудился. Причинно-следственные связи начинают работать на полную мощность, как поршневые двигатели «Титаника», что пытался уйти от столкновения с айсбергом.
– Так ты из-за этого… – Вижу ее дрожащие ресницы и влажные глаза.
Не думая больше ни о чем, сминаю в объятиях. Руки не слушаются – живут собственной жизнью, обнимая ее лицо, поглаживая, без конца трогая. Лбом утыкаюсь в ее лоб и дышу рвано. Потому что все это так глупо – молчать, когда любишь. Держаться в стороне, когда нужна. Жить без нее, когда без нее это и не жизнь вовсе. Плевать на все, я буду умолять ее, если придется.
– Я никогда и никуда не хочу без тебя.
Она на выдохе обжигает горячим дыханием мой рот. А меня тянет к ней, примагничивает. И вот смазанное касание губ, которое заряжает лучше дефибриллятора, и…
– Простите, что в очередной раз прерываю, но через две минуты ваш выход, – слышу голос Лизы за спиной, а когда разворачиваюсь, она, извиняясь, пожимает плечами.
– Иногда мне кажется, что лучше бы я был один в семье, – бросаю ей, после чего она гримасничает и показывает мне язык.
– Идите, выиграйте, а потом будете обжиматься.
Лиля прячется позади меня, уткнувшись щекой в мою спину. Такая она крохотная и тонкая, особенно в моменты, когда смущена и уязвима. Я все еще вижу сомнение в ее глазах. Страх. Там столько всего, что не знаю, как ее это не рвет на части. Все время забываю, насколько она неопытна и что мне нужно быть терпеливее. Но куда уже больше, а?
– Ладно, пойдем сделаем, как говорит Лиза, а потом наконец во всем разберемся, хорошо? – Делаю круг головой, имея в виду нас, и Лиля кивает. Аккуратно касается пальцем моих губ, видимо, стирая след от помады. – Только не убегай больше от меня.
Целую ее в нос, а потом мы оставляем маленькую уединенную каморку, чтобы нас ослепил свет сценических ламп.
– Тим сделал потрясающую проекцию, это безумно круто смотрится, – болтает Лиза, взяв Ларину в оборот. Ухватив под локоть, тянет ее за собой, улыбается, нашептывает в полный голос на ухо: – Побеждайте давайте, а потом я тебе тако-о-ое расскажу. Тим только с виду скромный, а на самом деле…
– Я все слышу, – встреваю в диалог, а то сестра даже не краснеет. Еще и недовольно смотрит на меня через плечо, будто я лезу туда, куда не следует. – Не давай мне повод набить морду лучшему другу.
– Ой! – возмущается Лиза. – Не строй из себя девственника! Будто вы с Лилей не трением тел грелись в новогоднюю ночь.
Смелая стала, раньше от одного слова, касающегося вопроса девственности, сразу краснела, как помидор.
– Это не твое дело… – огрызаюсь я.
– Я вообще-то здесь, – напоминает о себе Лиля.
Тихо покашливая, прочищает горло и уже увереннее говорит, что нам пора на сцену – ведущий как раз зачитывает подводку. Нас ждет пятно прожектора, уткнувшееся в пол.
– Давайте, ни пуха ни пера вам, к черту, сломайте ногу и все в таком духе!
Лиза расцеловывает в обе щеки Ларину, а на меня машет рукой, с важным видом сообщив, что я обойдусь без нежностей, так как для этого у меня есть Лиля.
У меня. Есть. Лиля. Она и правда у меня есть? Я подхожу к ней и беру за руку, сжимаю ладонь, чтобы знала: я рядом. А она смотрит таким доверчивым взглядом, что хочется и вовсе никуда не идти. Остаться с ней и вытрясти из ее головы предрассудки, сомнения и страхи. Все, что мешает жить. Быть со мной. Но нужно верно расставлять приоритеты. Ее будущее важнее моих чувств. Поэтому я отстраняюсь от постороннего шума, как только ведущий объявляет наш выход. Делаю то, что должен, на пределе возможностей. И когда Лиля дрожащим голосом, еще робко и застенчиво выкрикивает: «О горе мне!» – глазею на нее так откровенно, чтобы почувствовала все: мою любовь, поддержку, веру в нее. Чтобы дальше говорила смелее. И уголки ее губ подпрыгивают в ответ.
Лиля жалеет о моей участи быть Ромео и с каждым новым словом больше вживается в роль. Звучит искреннее, двигается увереннее. Я любуюсь каждым ее жестом, живой мимикой. Она в фокусе. Вижу только ее, все размыто вокруг. Наверное, поэтому не сразу замечаю, что… что-то не так. Да, определенно. Движение на фоне. Много движений. Гулкий шепот, который сбивает. Я свожу брови, пытаясь въехать, когда Тим проносится через кулисы к звукарю, пока тот столбом стоит, чтобы нажать на микшерном пульте и компьютере сразу все кнопки и остановить видео, которое играет на экране. Только сейчас увидел, что вместо цветочного сада с колышущимися на ветру красными розами… там я. Мой затылок. И Лейла. Она меня целует. Ну, точнее, выглядит это, как будто мы оба увлечены процессом и я не оттолкну ее в следующий момент: запись, сделанная из дверей лекционной, обрывается очень вовремя. И она зациклена. И мы целуемся снова, и снова, и снова… Пока не гаснет экран и не раздается громкий вздох Тима, который, глядя на меня с вытаращенными глазами, пожимает плечами и мотает головой: без понятия, что это было.
Я оборачиваюсь к Лиле, готовый прямо сейчас и при всех начинать оправдываться, падать на колени и каяться во всех смертных грехах. Но она в эту секунду смотрит на Лейлу, которая, подсев к моему отцу, что-то втирает ему. С бумажным стаканом кофе, который нервно крутит в руках. И я понимаю, что Лиля все поняла без меня.
– Лиль, – зову негромко, прожигая глазами ее висок.
Она сглатывает, но не шелохнется. Взгляд
