раз (открытым текстом) старался ему на это намекнуть. Улыбаюсь в ответ, потому что самая худшая для него пытка – это незнание и процессы за пределами его контроля.
– Подрабатываешь официантом? – дешево мстит мне за рукопожатие.
И это все, на что он способен? Сдает с возрастом, я ожидал чего-то большего. Но в остальном отец себе не изменяет: тонированные, чтобы спрятать седину, волосы; идеально выстриженная, как газоны в парке, щетина; модные шмотки кричащих цветов, чтобы девочки точно знали, что этот самец закупается в дорогих бутиках. Все говорят, мы с отцом похожи, но я бы не хотел таких совпадений. Он самый настоящий позер – вот кто. Зацикленный на себе. И не видящий дальше своего носа – точнее, колбасного завода.
Изобразив, что проглотил шутку дня и не подавился, я тянусь к салату и без разрешения накладываю еду в тарелку. Мама суетится вокруг нас. Она вот так же обхаживает проверяющих в универе: наигранно вежливо, с юмором, но в любой момент готовая броситься тушить пожары. Лиза последняя падает на стул рядом со мной.
– Я пыталась загнать Фифу в спальню и заинтересовать игрушками, ей пофиг, – сообщает она, и сразу после этих слов, виляя кривым хвостом, в комнату вбегает рыжая тушка, которая тотчас проскальзывает между нашими стульями.
Почти два года здесь живет, а смелости не прибавилось – передвигается мелкими перебежками и гадит только исподтишка. Трусливое животное.
– Мы за столом, давайте следить за выражениями, – поучительным тоном выдает мама, бросив острый взгляд на Лизу, которая ее игнорирует.
Мне из принципа хочется выразиться покрепче, чтобы лопнул этот идеальный пузырь, но я молчу. Я здесь, чтобы защитить их от него. От самих себя буду спасать в следующий раз.
– Ли-из, – как всегда противно, тянет отец ее имя. – Как у тебя дела в университете? Нарисовала новую Мону Лизу?
Он смеется в сто пятый раз за год над своей плоской шуткой. Мама изо всех сил делает вид, что не подавилась водой из фужера. Я смотрю на сестру, а та избегает взгляда, суетливо разглаживая льняную салфетку на коленях. Напряжение почти физически ощущается в воздухе. Идеальная семья в деле: конечно, никто не снимет маски и не начнет изливать душу, здесь так не принято.
– Нормально, – ровным тоном врет сестра. Годы тренировок дают о себе знать. – Пока мы рисуем только носы и уши Моны Лизы, так что Лувру придется подождать. Потихоньку делаю итоговые работы и готовлюсь к сессии.
Ложь – не видел, чтобы за последние недели она хоть что-то нарисовала. Ей, как и мне, плевать на образование. Мама спросила у нее в старшей школе, какой она себя видит, когда вырастет, – та ответила: худой. Сейчас Лиза через день зависает у нас с Тимом в гостиной и без конца смотрит своего Гарри Поттера. Онлайн-турниры по волшебной вселенной – единственное, что ее сейчас вообще волнует. И слава богу, что с парнями завязала пока, пусть вообще до свадьбы ни с кем не встречается.
– Сессия – это хорошо. А как же мальчики?
Я сильно давлю на нож, который, проткнув утиное мясо, со скрипом царапает дно тарелки.
– Дураки, – отвечает Лиза и, лишь через несколько секунд подняв взгляд, улыбается.
Разряжает обстановку, но недостаточно: я слишком крепко сжимаю вилку, та вот-вот начнет гнуться.
– А как там твой футбол? – Это он уже ко мне обращается. Небрежно, без имен. Для проформы.
– Отлично. Меня выгнали из команды за то, что избил козла, унизившего Лизу. Но какое тебе дело, да?
Представляю мамино лицо, если бы и правда сказал это вслух. И испортил идеальный вечер. Она заранее предупреждала не обсуждать эту тему при отце, мол, сами во всем разберемся. Я разобрался. Ей мои методы не понравились. Сынок с плохой репутацией, который, по слухам, избивает товарищей по команде просто за то, что те не дают пас в ответственный момент матча, ей поперек горла. Но уж лучше я, чем Лиза.
– Прекрасно, – вру я и встречаюсь взглядом с сестрой, которая без слов меня благодарит.
Отец не вдается в подробности, потому что ему глубоко плевать на то, как мы живем. Раньше, помню, я, как дурак, обижался, что он забывал про мои матчи, дни рождения, клал на любые достижения. Казалось, чем больше я старался, тем сильнее он плевал. Понадобилось много лет, чтобы я научился жить без отцовского одобрения и осознал его гнилую суть: ему плевать на всех, кроме собственной шкуры.
Отцу всегда было проще откупиться деньгами. Когда маму лечили от рака, он организовал ей лучшую клинику и врачей, но ни разу не навестил во время химиотерапии. На слезы Лизы, с которыми она приходила из школы, потому что злые ублюдки дразнили ее за лишний вес, отвечал дорогими подарками, как будто те сумели бы залатать ей душу. Я каждый раз, как заставал его с очередной сукой, получал новые примочки для видеосъемки, которой увлекался. И когда меня не приняли в канадский университет, где я мечтал выучиться на режиссера, отец решил проблему по-своему и по своим каналам организовал мое обучение в России. Для него все было легко. Я назло ему выбрал маму, которая не хотела меня отпускать и пристроила к себе в универ, где я молча и без интереса учусь третий год. Кажется, на менеджера, если память не изменяет. А от любимого пристрастия к съемке и монтажу остались лишь ролики для бьюти-блогерши Али Конфеты, которые я делаю скорее по привычке. Хотя она не скупится на хорошую оплату моих услуг.
Тру левое запястье, где сохранились чернильные следы от лап дрозда, – есть на чем сосредоточиться, пока «колбасный бог» громогласно вещает о новых достижениях его «Донских историй». Мама, не замечая того, делает так же – касается тату, а я ловлю ее взгляд и, кажется, первый раз за вечер искренне улыбаюсь: мы сделали парные татуировки в честь ее выздоровления – она сама набросала эскиз на салфетке. Как только ей дали вольную, мы напились шампанского, прошлись по всем караоке города и вышли под утро из тату-салона уже довольные.
Иногда я скучаю по той версии мамы, которая жила на полную катушку, а не билась за никому не нужную идеальную и пропитанную фальшью картинку нашего прелестного семейства. Тогда, не пытаясь эгоистично подогнать свою жизнь под общественные стандарты, она была гораздо свободнее.
Про себя, одними губами, проговариваю текст «Blackbird»[3] битлов – ее любимой песни, которую она потрясающе поет. Жаль, редко. Петь она любит больше, чем рисовать, хотя, казалось бы, окончила
