— Шиллера, Шекспира, Гёте… Театр-то был оперный!
Разглядывая их, с тоской подумал, что лет сто не был в опере. Интересно, что дают сегодня — «Мейстерзигеров» Вагнера, «Травиату» Верди?
Машинально посмотрел на афишную тумбу справа от здания и…
Что-то неприятное резануло внутри ротмистра — у тумбы, полубоком, стоял все тот же мужчина в сером пальто, которого он только что видел на набережной. Ошибиться было трудно — все тот же угрюмый тупой взгляд, теперь упершийся в афишу, все те же бульдожьи щеки… В мозгу пронеслось: «Слежка или случайность? Не рано ли — в первый же день!»
Рядом с театром — прямо за тумбой, на первом этаже небольшого здания, — разглядел вывеску кафетерия: «Theater». Что ж, весьма кстати!
К кафетерию прошел намеренно мимо тумбы. Незнакомец не шелохнулся. Дойдя до стеклянных дверей, на мгновение приостановился, дабы его могли заметить, и потянул на себя ручку.
В уютном, ярко освещенном помещении пахнуло сдобой и кофе. За столиками сидело четверо: молодая пара, о чем-то мило беседующая в центре зала, и по углам — мужчина средних лет, уткнувшийся в газету, и пожилая фрау, мелкими глотками попивающая кофе из крохотной чашечки.
Листок выбрал столик у окна, рядом с воркующей парой, но сел лицом к дверям, чтобы видеть входящих. Если у тумбы мнется наружный агент, то либо он войдет следом — что маловероятно, поскольку кафетерий слишком малое заведение для тайной слежки, — либо терпеливо будет ждать его выхода.
Подошедшему официанту — пареньку в черном жилете и с «бабочкой» на вороте белой рубашки — заказал чашку кофе. Когда же дымящаяся чашка была водружена перед ним, произошло нечто неожиданное — за окном, в свете фонарей, он различил серую тень, отделившуюся от афиш и не спеша смешавшуюся в толпе прогуливающихся перед театром людей. Кто же он — обычный зритель, пришедший на спектакль, или опытный агент, решивший убраться с поля зрения объекта? Наблюдать-то из толпы сподручнее… К тому же он мог передать наблюдение другому наружному филеру. В любом случае прогулка окончена — надо возвращаться в свой «Рай».
Листок допил кофе и, расплатившись, вышел. Никого подозрительного больше видел.
6
Накануне.
15 октября 1915 года. Могилев.
Приезд
Из дневника Николая II за 1915 год:
"15 — го октября. Четверг.
К часу ночи прибыл в Могилев. В 9.20 вышли из вагонов к подходу поезда Аликс[20] и дочерей, приехавших из поездки по некоторым городам. Привез их в наш дом. Зашли к д. Павлу, кот. еще не может поправиться. Показал Аликс помещения и пошел к докладу в свое время. Завтракали и обедали за общим столом. Покатались по Бобруйскому шоссе. Пили чай в поезде и обошли санитарный поезд имени Аликс — с 320 ранеными. После обеда принял Мамонтова. Вечер провели в поезде. Вернулся в 12 ч.".
Переезд в Москву в желтом вагоне второго класса занял три дня. Всю дорогу думал о последней встрече со стариком Бекетовым, вспоминал его неожиданное и радостное: «Помнила, помнила, Алексей Николаевич, уж будьте уверены!»
Промелькнули Дербент, Грозный, Владикавказ, Ростов… Отъезжая от Воронежа, слегка взгрустнул: здесь начиналась его служба — от делопроизводителя Губернского жандармского управления до помощника начальника. Отсюда в 14-м получил назначение в Кавказскую армию начальником контрразведывательного пункта Сарыкамышского гарнизона, чтобы через три месяца получить под сердце пулю, предназначавшуюся русскому императору…
Поезд помчал его дальше в Москву, чтобы, сделав пересадку, отправиться затем в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего. И теперь это было не столь тяжело — теперь он знал, что есть на свете родная душа, его помнившая, а во внутреннем кармане кителя грела сердце крохотная бумажка с адресом доброго фельдшера. «Наталья Ивановна, милая, дождешься ли? Обязательно напишу при первой же возможности! Найду, разыщу!»
Он был приятно удивлен, когда в Москве, на перроне Рязанского, или, как теперь называли, Казанского, вокзала, его встретил щеголеватый офицер московской комендатуры с худощавым нижним чином. Офицер представился подпоручиком Валеновым, назначенным по телефонограмме штаба Кавказской армии сопроводить ротмистра Листка на Александровский вокзал[21].
— Билеты заказаны, господин ротмистр. Отправление на Могилев через два с половиной часа! — отрапортовал он.
На перроне царила обычная вокзальная суета — крики, баулы, груженые тележки, люди, сошедшие с поезда и спешащие к выходу, встречающие, пробивающиеся к вагонам противоположным потоком, — и все это неприятно толкается, мешает идти… Спасает небритый носильщик в грязном фартуке, упрямо толкающий перед собой скрежещущую тележку с офицерскими чемоданами. Да еще бойкий солдатик подпоручика, сердито покрикивающий на нерасторопных обывателей. До слуха офицеров, шагающих позади, то и дело доносились его: «Посторонись, ваше благородие!», «Дорогу, шельма!!», «Куда прешь, чертова баба!»
Чем ближе они протискивались к тому, что называлось «Казанским вокзалом», тем больше у ротмистра росло недоумение — неужто это и есть «Южные ворота» Первопрестольной⁈ Не вокзал, а какая-то грязная халабуда — барак, да и только!
Неприятное впечатление всеобщего бардака усиливалось и от ощетинившейся лесами стройки, что стучала и гремела поодаль, в левой стороне от железнодорожных путей.
Перехватив взгляд ротмистра, Валенов, точно извиняясь, на ходу пояснил:
— Не удивляйтесь, ваше высокоблагородие, барак — временно! Новое здание вокзала строится — вон оно где будет! — Он махнул в сторону стройки. — Еще до четырнадцатого года начали… Только когда еще достроят, теперь-то!
«Да, теперь-то когда… — невесело подумал Листок. — Война, а они все строят — и в Тифлисе строят, и в Москве строят…»
На выходе из вокзального «барака» их ожидала двуколка с рядовым-возничим. Быстро погрузились и тронулись. С Рязанской улицы выехали на Домнинскую, затем на Спасскую-Садовую…
По Садовому кольцу тряслись около часа. Добравшись до Тверской, ехали по ней еще минут двадцать и к вокзалу подкатили аккурат к моменту подачи состава на Минск. Так что повидать толком старую столицу, в которой, к стыду, никогда не был, не удалось и на этот раз…
* * *
Попутчиком по купе оказался сорокапятилетний чиновник в штатском костюме, внешним видом больше походивший на директора реального училища. И сходство это, вероятно, исходило от сытого круглого лица с тщательно подстриженной бородкой, закрученными кверху усами, да еще пробивавшейся лысиной и какой-то особенной осанкой. Последняя была настолько важной, что голова его неизменно оказывалась несколько откинутой назад, клинообразная бородка то и дело нацеливалась на собеседника, а густые брови непременно сводились к переносице. Все это одновременно и придавало ему надлежащий директору вид — надменный и строгий. И говорил он соответствующим образом
