вдруг как-то сразу состарился. Попытался развязать тесёмки своего дурацкого фартука, но из этого ничего не получилось. Тогда он неуклюже, путаясь и цепляясь, стянул его через голову.
— Я устал, — сказал он и пошёл на второй этаж.
— Ты хотя бы пытался её найти? — крикнул я ему вслед. — Пытался или нет?
— Я тебя ненавижу, — сказал Кенни, насколько я понял, мне, и тоже вышел из кухни.
Я слышал, как скрипнула дверь сарая, когда он её открыл, а потом ещё раз — когда захлопнул за собой.
— Иди проверь, всё ли с ним в порядке, — сказала Дженни. — А я тут пока уберусь.
— Прости меня, — сказал я ей. — Я не хотел… Просто я… Наверно, я решил спросить его, пока все были в таком хорошем настроении. Я не знал, что всё так кончится.
— Ты же знаешь, ваш отец старается как лучше, — сказала она. — Он хороший человек.
Я кивнул. И пошёл к Кенни.
17
— Ты что делаешь?
Кенни сидел на корточках в углу сарая и что-то держал в руках.
— Уходи.
Но я подошёл к нему. Я хотел попросить у него прощения. Или просто что-нибудь ему сказать.
Оказывается, Кенни надул матрас и теперь сжимал его в руках, как какую-нибудь драгоценность.
Я дотронулся до его руки. Он отдёрнул её и сказал:
— Отстань от нас.
В наших местах люди, бывает, говорят «нас», имея в виду «меня». Но Кенни явно имел в виду именно «нас», а не «меня».
Он утёр лицо рукавом, только ещё больше размазав сопли и слёзы.
У меня поперёк горла встал ком, как если бы я попытался проглотить грецкий орех.
Я попробовал обнять Кенни, но он меня отпихнул. Кенни был парнем сильным и сгоряча мог покалечить. И пусть бы он меня пришиб — я был даже не против. Если честно, то в глубине души я даже хотел, чтобы он сделал мне больно, чтобы разбил мне губу, сбил с ног. Но при этом я понимал, что от этого он расстроится ещё больше, а лишний раз его расстраивать мне не хотелось.
Поэтому я оставил его в сарае одного обниматься с надувным матрасом и размышлять, судя по всему, о наших с ним утратах.
Чем заняться мне самому, я не знал. Дома сидеть не хотелось, шляться по улице было холодно. Я пошарил в карманах. Три фунта и какая-то мелочь. Не хватит даже на то, чтобы просто доехать до Лидса и обратно.
Тогда я решил пойти в библиотеку. Там можно будет поискать в интернете про то, как правильно строить плот.
Библиотекарша был женщиной старомодной. Строгой, но дружелюбной. Она любила советовать книжки, которые могли мне понравиться. Иногда она ошибалась, а иногда угадывала так точно, будто читала мои мысли. Читателей, которые приходили посидеть за компьютерами, она явно недолюбливала, но с наличием компьютеров мирилась, потому что они привлекали в библиотеку детей.
Обычно она приветствовала меня словами типа «У меня кое-что для тебя есть, Николас», но сейчас лишь мельком взглянула на меня из-за стойки. Рядом с ней сидел незнакомый мне мужчина. У него были тонкие мягкие волосы, как у младенца; их шевелил воздух, дующий из обогревателя. Одет мужчина был в коричневый пиджак, сделанный как будто из лошадиного навоза. Я подумал, уж не собралась ли библиотекарша увольняться и не будет ли теперь этот тип вместо неё. Меня бы лично это огорчило.
Усевшись за компьютер, я начал гуглить про плоты и про поддоны. В основном попадались инструкции, как скрепить несколько поддонов в один большой плот и придать ему дополнительную плавучесть с помощью металлических бочек из-под горючего. От этой информации мне никакого прока не было. Плот из одного поддона можно было сделать, прикрепив снизу пенопластовые блоки, а я не знал, откуда их взять и вообще можно ли их достать бесплатно.
А потом я сделал то, чего не делал никогда раньше. Взял и набрал в поисковой строке имя и фамилию мамы: «Ивонна Лофтхаус». Гугл выдал 56 500 результатов. Я прокрутил несколько страниц, но никого похожего на маму не обнаружил. Тут мне пришло в голову, что теперь её могут звать по-другому. Она запросто могла вернуть свою девичью фамилию, которой я не знал, или снова выйти замуж и взять фамилию мужа.
Поэтому я вернулся к картинкам с плотами и постарался думать только о них.
Немного погодя у меня за спиной раздался голос:
— Это наш постоянный посетитель. Приходит каждую неделю, ведь правда, Николас?
Я обернулся и увидел библиотекаршу, а рядом с ней — того типа с младенческой причёской и в навозном пиджаке. Судя по виду, он не пожалел бы всех своих денег, лишь бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.
— Это мистер Каттерол из муниципалитета, — сказала библиотекарша. — Он считает, что библиотека нам не нужна. А ты, Николас, как думаешь?
У меня противно засосало под ложечкой. Мне захотелось сказать, что библиотека — лучшее место в городке, и пусть они сначала закроют всё остальное и только потом закрывают библиотеку, но я не нашёл нужных слов.
— Мы не знаем, где взять на неё денег, — сказал мистер Каттерол. — У вас же, молодой человек, наверняка дома есть компьютер?
— Книги он у нас тоже берёт, — опередила меня библиотекарша. — А не только приходит посидеть за компьютером. Его брату трудно даётся учёба, и он ему помогает, правда, Николас?
Но я по-прежнему не мог произнести ни слова. Всё плохое, что случилось за день, давило на меня со всех сторон и одновременно рвалось наружу. Я будто погрузился в удушливую глубину Беконного пруда и глотал его воду, от которой меня уже распирало, как воздушный шар, как утопленника.
Я вскочил на ноги. Всё поплыло у меня перед глазами. Я ринулся к выходу, но наткнулся на стул, потом на другой — от моих пинков они, как брызги, разлетались по сторонам. Библиотекарша пыталась что-то сказать мне вслед, но я её не понимал. А потом я очутился на улице. Спине было холодно от пота.
Всё пошло вкривь и вкось. Я понимал, что это всё злосчастные часы, что это они во всём виноваты. И от этого ещё сильнее хотел ими завладеть. Я был вроде забулдыги, отирающегося возле паба, который пьёт, чтобы забыть, что он — алкоголик.
18
В девять пополудни, как выразился бы Кенни,
